Порождения света и тьмы. Джек-из-Тени. Князь Света.

Роджер Желязны Порождения света и тьмы

Порождения света и тьмы (Пер. В. Лапицкого)

ЧИПУ ДИЛЕНИ, ПРОСТО ТАК

Одни поколенья уходят, другие длятся

со времен своих предков.

И вот, они строили обиталища,

и даже места того больше нет.

Что же сделалось с ними?

Я слышал слова Имхотепа и Хардедефа,

реченья которых повторяют так часто люди.

Где же теперь они?

Разрушились стены,

даже места им нет,

словно не было никогда.

Никто не приходит оттуда,

чтобы рассказать, что там,

чтобы поведать, как там,

чтобы упокоить наши сердца,

покуда и сами не пойдем мы за ними следом.

Так празднуй и не томись!

Смотри, не дано человеку

забрать с собой достоянье,

смотри, никто из умерших назад не может вернуться.

Харрис 500, 6:2–9

Входит Комуо с Волшебной Палочкой в одной руке, Бокалом в другой; вместе с ним орава Монстров с головами многовидных диких Зверей. С буйным, разгульным шумом входят они; в руках у них Факелы.

Мильтон

Платье людское подобно железу,

Стать человечья — пламени горна,

Лик человечий — запечатанной печи,

А сердце людское — что голодное горло!

Блейк

Прелюдия в Доме Мертвых

В Канун своего Тысячелетия в Доме Мертвых проходит по нему человек. Ежели удалось бы тебе взглянуть на огромную ту залу, по которой проходит он, ничего бы это не дало. Так темно тут, что глазу не сыскать для себя работы.

В темную эту пору звать мы его будем просто: человек.

На то есть две причины.

Во-первых, он вполне подпадает под общепринятое, устоявшееся описание человекоподобного существа (мужского пола, без модификаций) — прямоходящий, с противостоящим большим пальцем и прочими типовыми характеристиками этой профессии; во-вторых, имя его от него отнято.

И нет сейчас причин распространяться об этом далее.

В правой руке несет человек жезл своего Хозяина, и ведет его жезл этот сквозь тьму. Тянет то туда, то сюда. Обжигает руку, пальцы, противостоящий большой — в первую очередь, стоит хоть на шаг отступить ему от предначертанного пути.

Добравшись до некого места посреди темноты, начинает человек подниматься по ступеням и через семь шагов оказывается на каменном возвышении. Трижды ударяет он по нему жезлом.

Вспыхивает свет, тусклый и оранжевый, дрожит по углам. Из конца в конец видны теперь стены огромной, пустой залы.

Он переворачивает жезл и ввинчивает его в гнездо в поверхности камня.

Будь у тебя в зале той уши, услышали бы они некий звук, словно гудит летучая мелюзга, кружится-вертится над головой мошкара.

Но слышен звук этот лишь нашему человеку. Остальные — а числом их там поболее двух тысяч — мертвы.

Они поднимаются теперь из появляющихся на полу прозрачных прямоугольников, поднимаются бездыханными, с немигающими очами, возлежат в паре футов над землей, покоятся на незримых катафалках; и всех цветов их одежды, всех оттенков кожа, всех возрастов тела. И есть у одних из них крылья, у других — хвост, у третьих — рога или же длиннющие когти. Кое у кого найдется и весь этот набор; одним в тело встроены какие-то механизмы, другим — нет. Многие же выглядят как наш человек — без модификаций.

Он же облачен в желтые брюки и того же цвета рубашку без рукавов. Черны его ремень и плащ. Он стоит рядом со светящимся жезлом своего Хозяина и разглядывает мертвецов перед собою.

— Встать! — восклицает он. — Всем встать!

И смешиваются слова его с разлитым в воздухе гудением, и повторяются снова и снова, не как эхо, угасая, но настойчиво возвращаясь, с навязчивостью электрического зуммера.

Воздух наполняется движением. Разносятся стоны, раздается похрустывание суставов, потом возникает движение.

С шорохом и шуршанием, покряхтывая и растирая свои затекшие члены, они садятся, они встают.

И вот, затихают звуки и движения, и, словно незажженные свечи, застывают мертвецы у своих отверстых могил.

Человек спускается с возвышения, на секунду замирает перед ними, затем говорит: «За мной» — и идет назад тем же путем, что и пришел, оставив жезл своего Хозяина вибрировать в мутном воздухе.