Феникс и зеркало

— Я отдаю тебе в спутники горгулью[18], — сказал Клеменс. — Ты, разумеется, понимаешь, какая это жертва с моей стороны, но в любом случае без нее я все равно буду в большей безопасности, нежели ты, останься ты в одиночку. Гюнтер, встань! Поцелуй руку магу! Охраняй его безотлучно и повинуйся во всем. Ну что же, Вергилий, да пребудут Чистая Белая Матрона и ее спутник[19] благосклонными к тебе, а Огненный Человек пусть оказывает тебе всяческое уважение. Если же ты повстречаешь на Кипре людей, сведущих в искусстве обращения с металлами, то непременно наведи у них справки о сурьме. Я же, со своей стороны, буду безотлучно приглядывать за подготовительными работами. Разумеется, из-за этого у меня практически не останется времени для занятий собственными делами — пожалуй, лишь пару часов в день мне удастся посвятить комментированию Галлена, редактированию рукописей Катулла и переложению на современный лад музыки древних… Вставай, Гюнтер, вставай!

Горгулья неуклюже поднялась на кривые ноги и, брызгаясь слюной во все стороны, облобызала руку Вергилия, затем проковыляла на место, крякнув, приняла прежнюю позу и впилась в кроваво-красную шкуру апельсина — ее любимого лакомства. Когда-то давно, когда Клеменс возвращался после консультаций с друидами Трансальпийской Галлии, он провел ночь в хижине одной небольшой горной деревушки. Там как раз происходила пирушка охотников, промышлявших горных коров, но вместо того наткнувшихся на семейку горгулий. Дело было на голом, обдуваемом всеми ветрами плато, и стая мигом разбежалась, оставив лишь больного детеныша, которого охотникам без особых усилий удалось поймать. Его отец, впрочем, отбежав на безопасное расстояние, издавал грозные звуки, рычал и скалился, однако камни, полетевшие в его сторону, мигом навели его на мысль о том, что лучше ретироваться. За полдуката и кусок бекона охотники уступили детеныша Клеменсу, настойка же из рогов буйвола довольно быстро поставила существо на ноги.

Судя по всему, горгульи долго в неволе не живут, однако Гюнтер находился у Клеменса уже второй десяток лет. Вида он был внушительного: длинный гибкий язык, уши, как у летучей мыши, были большими и заостренными на концах, острейшие клыки наглядно свидетельствовали о том, что перегрызть любую шею не составит горгулье никакого труда. Спину существа покрывала жесткая вьющаяся шерсть, плечи были на удивление широкими, передвигалась она на задних, крепких и кривых ногах, опираясь при этом на тыльную сторону передних лап. Телохранителем Гюнтер, несомненно, был превосходным — чего стоил только один его вид.

В Мессину Вергилий добрался на каракке (маленьком каботажном суденышке) безо всяких проблем накануне дня, назначенного для свидания с Огненным Человеком. Имперские бумаги сыграли ему хорошую службу: принят он был со всем почтением и весьма радушно, однако решил, что лучше будет, если он остановится в «Большом Серале», широко известном как лучшая гостиница на всей Сицилии. Стол там был превосходен, сад — изумителен, отведенный же ему номер — чист и прекрасно обставлен. Впрочем, ночью Вергилию приснился довольно странный сон, а именно: будто мраморная плита над его кроватью отходит в сторону и оттуда появляется чья-то рука. Сквозь сон ему почудилось, будто Гюнтер выскочил из-под его кровати и, стремительно метнувшись, пропал из виду. Наутро, разумеется, все было в лучшем виде: немедленно подали таз с теплой водой для умывания, тут же появился завтрак, однако что-то снова встревожило Вергилия, он принялся оглядываться по сторонам и наконец выяснил, в чем тут дело, — горгулья издавала неясный, тревожный звук.

Гюнтер сидел на полу с весьма блаженным выражением на лице и что-то старательно сосал. Он было зарычал, когда его временный хозяин потребовал этот предмет себе, но потом протянул то, что было зажато в его лапе.

А зажат там был человеческий палец.

Словом, завтрак Вергилий заканчивал в настроении весьма задумчивом. Гюнтера, несмотря на несомненную пользу от него при различнейших обстоятельствах, следовало отправить домой. Что и было осуществлено посредством неаполитанской каракки, куда горгулью погрузили, снабдив на дорожку грудой красных апельсинов, до коих существо было превеликим охотником, употребляя их с косточками и шкуркой.

Как и было уговорено, Вергилий на маленькой лодчонке вышел в море из тартесского порта Мессины и отплыл достаточно далеко, так что город остался лишь пятном на горизонте. Лица его коснулся ветер, жаркий и пахнущий ароматом апельсиновых садов.

— Это сарацинский ветер, — пояснил тартессит — рулевой его лодки, увидев, что Вергилий обратил внимание на ветер. — Дует с Либии. Не к добру это… — Тартессит пожал плечами и не сказал более ни слова.