Феникс (СИ)

   На мой столетний юбилей собрались все мои дети, внуки и правнуки, многочисленные родственники с чадами и домочадцами. Они прилетели на геликоптерах, распугав всех моих кур и индюшек. Я вышел к ним еще твердой походкой, опираясь на шашку, как на палку. Офицерский "георгий" сверкал, начищенный специальной пастой. Теперь я совершенно похож на своего прапрадеда Макара благословенного. Он любил на праздник надевать все свои медали и кресты. Комсомольцы двадцатых годов над ним смеялись и говорили, что награды его нынче ничего не значат. "Я вам дам, не значат, сукины вы дети!" - огрызался стодвадцатилетний старец и грозил насмешникам палкой.

   Мундир мой стал мне несколько великоват. Усыхаю. Неумолимо тянет к себе земля. Поэтому, если честно сказать, без глупой бравады, шел я с трудом, словно к ногам моим были привязаны пудовые гири каторжника. Свои седые редкие волосы я причесал, не глядя в зеркало. Довольно и того, что я лицезрю свои руки, которые стали похожими на корневища, высохшие и потемневшие от времени. Я мог только догадываться, как я выгляжу внешне, подозреваю, что зрелище не из приятных. Как писал Сартр: "С каждым днем мы все больше походим на свой будущий труп".

   Но еще больших усилий потребовало от меня собственно торжество. Меня поздравляли, снимали видеокамерой. Устроили самодеятельный концерт. Они пели и плясали, какие-то совершенно незнакомые дети ползали и бегали по комнатам, рисовали цветными карандашами на стенах, смеялись, прыгали, разбивали вазы, ревмя ревели, писали в пеленки и штанишки, требовали ласки, гонялись за моими собаками, испугали кота, так что он стал мяукать с заиканием, утомили меня чуть ли не до смерти, и наконец-то все разлетелись. И когда в доме установилась благодатная тишина и успокоительный полумрак потек по комнатам, явился он. Давно, ох, давно не навещал он меня. Все так же молод. И вот мы вдвоем сидим у камина, растопленного по поводу сезона дождей, слушаем, как дождь барабанит по стеклам, шуршит по листве сада, и ведем молчаливый разговор. Потом "Андрей" спрашивает, лукаво улыбаясь:

   - А где ты прячешь свою знаменитую настойку?

   - Вовсе я ее не прячу, - обижаюсь я, - от кого бы мне ее прятать?.. Вон бутылка стоит в шкафу, бутылка с самодельной этикеткой, на которой написано: "Морилка". Достань ее, угостись сам и мне налей.

   "Андрей" встает с кресла, подходит к шкафу, собственноручно мною сделанного из благородного лепидодендрона, открывает застекленную цветными стеклами дверцу и достает бутылку с жидкостью приятного чайного цвета. Это мой "бальзам": настоянные на спирте горные травы в сочетании с вином из плодов, выращенных в моем саду. В общем, адская смесь, если пить его неразбавленным.

   - Послушай, Странник, - говорю я, добавляя тоник в свой бокал с "бальзамом" и делая маленький глоток, - ты не мог бы по старой дружбе сделать мне маленькое одолжение?

   - Весь к твоим услугам, - отвечает Странник и залпом выпивает рюмку неразбавленного "бальзама".

   У этого псевдоорганизма, сидящего рядом, странная реакция на мой напиток. У него краснеют и существенно увеличиваются в размерах уши. Я смотрю с любопытством, как они растягиваются и продолжаю:

   - Пройдет 300 миллионов лет, и в один прекрасный и ужасный день я отправлюсь в космическое путешествие без возврата. Моя мама, которую я так хотел увидеть, и не увидел... бедная моя мама, она будет страдать, потеряв последнего сына... Ты понимаешь, о чем я?..

   - Угу, - кивает головой мой гость, дергая себя за мочку распухшего уха. - Еще одну рюмочку я могу позволить себе?

   - Ради Бога! - восклицаю я. - Только разбавляй... Смешение воды и вина есть символ умеренности, говорили древние.

   - Не пристало небожителю разбавлять "огнь" вина, - заносчиво отвечает гость и, зажмурив глаза, бесстрашно выдувает вторую рюмку настойки.

   - Не зарывайтесь, Штирлиц, даже Христос пил разбавленное водой вино.

   - Для Сына Человеческого, умевшего превращать воду в вино, это действо не более чем нравоучительный жест.

   - Не богохульствуй, космический бурдюк. Да, так вот... о чем это я?..

   - Ты вспомнил свою матушку, - ехидно отвечает гость, демонстрируя кристальную ясность мышления.

   - Да! Так вот, не мог бы ты, при твоем могуществе, состряпать для нее какого-нибудь двойника. Пусть совершенно безмозглого, но любезного и заботливого... с тем, чтобы он досмотрел маму до ее естественного конца... Впрочем, прости, я, кажется, выжил из ума...

   - Нет, отчего же, мысль интересная. А почему бы тебе самому не осуществить ее?

   - Смеешься, разве такое возможно?

   - Почему нет? - отвечает гость, мечтательно глядя на бутылку. - Когда ты умрешь...

   - Продолжай, - успокаиваю я Странника и, предвосхищая его просьбу, наливаю в его рюмку очередную порцию настойки.