Феникс (СИ)

   Я узнаю разнарядку работ на сегодняшний день, выбираю самый трудный участок (характер козерога), беру орудия труда и иду вкалывать. С остервенением втыкаю лопату в податливую землю и с бездумностью автомата отшвыриваю от себя вынутый грунт. Так продолжается до обеда. После обеда энтузиазм мой угасает и во время одного из "перекуров", сбегав в корабль за альбомом, сажусь на кучу земли и рисую блиц-портреты полуобнаженных женщин и мужчин. Я рисую и раздаю портреты людям, им нравятся мои работы, и они становятся столь признательны и любезны, что не ропщут, в том смысле, что вот мы вкалываем, а всякие там "худо" прохлаждаются с карандашиком в руке.

   Я так увлекаюсь своей привычной для меня работой, что не слышу, как незаметно подкрался десятник.

   - Так-так, - говорит он мне в самое ухо, я подпрыгиваю. - Сачкуем, значит. Бумагу мараем, значит. А работать, значит, будет Александр Сергеевич.

   - Какой Александр Сергеевич? - растерянно спрашиваю его.

   - Пушкин! - рявкает десятник, чуть ли не плюя мне в лицо; его металлические зубы хищно клацают возле моего носа.

   - Вы, пожалуйста, не плюйтесь, - говорю я, демонстративно вытирая рукавом лицо. - И не орите. Я здесь не сачкую, а выполняю ответственное задание Магистратуры!

   Пока десятник не очухался, добиваю его словами:

   - Я не просто рисую - запечатлеваю трудовой энтузиазм масс для летописи поколений. Станьте-ка прямо и не шевелитесь целую минуту.

   Десятник обалдело замирает, потом вытягивается во весь свой немалый рост, приосанивается, приглаживая щеточку усов под большим рыхлым носом. Затем он выкатывает глаза и, нацелив их под углом к горизонту на 45 градусов, замирает, почти перестав дышать.

   Я ставлю новый лист и от общего к частному быстро набрасываю карандашными линиями исторический облик десятника-первопроходца. Я стараюсь изо всех сил. Через полторы минуты вручаю натурщику его портрет. Он с опаской берет лист ватмана со своим изображением, предполагая самое худшее. Тем большей становится его радость, когда понимает, что портрет ему нравится.

   Я здорово польстил ему, нарисовав нос поаккуратнее, чем одарила его природа, а рот попрямее, чем сотворила с ним горькая его жизнь. Я не хотел обижать человека, показывая, каков он есть на самом деле. Зачем портить отношения. Я нарисовал его, каким он себя воображает.

   - А что, похож, - говорит десятник, разглядывая портрет под разными углами. - Здорово! Вылитый я в молодости. Слушай, как ты угадал, каким я был?

   - Интуиция художника, - лаконично отвечаю я. - Можете повесить портрет в своей каюте, но не забудьте через год-два сдать его в музей трудовой славы.

   - Конечно, конечно, - заверяет десятник, бережно сворачивает бумагу в трубку и, пожелав мне успехов в работе, удаляется.

   Я от души смеюсь. Беззлобно. Первый раз, пожалуй, я остался доволен своим враньем. В общем-то, я стараюсь не лгать, но обожаю розыгрыши. Особенно, если за них не придется расплачиваться. Ведь не пойдет же он в самом деле в Магистратуру узнавать, обманул я его или нет? Его туда и палкой не загонишь. Зато теперь я могу делать рисунки во всякое время, не наглея, конечно, но когда мне этого особенно захочется.

   - Господин Колосов, - раздается женский голос за моей спиной.

   Я оглядываюсь. У подножия земляного кургана, на котором я восседаю, стоит знакомая дама, чье имя мне теперь известно. Зовут ее Калерия Борисовна Робизон-Аршинникова. Аршинникова, объяснила она, это ее девичья фамилия, с которой она не пожелала расстаться, а Робизон она по мужу - лысому брюнету. (Он был в молодости таким кудрявым и таким подвижным! - ностальгически закатывая глаза, рассказывала Калерия Борисовна.) Неизвестно, кем она работала на Земле, но здесь она стала заведующей продовольственным складом. Пока, на первое время, как уверяла она. На Калерии Борисовне надеты шорты, объемистые ее груди поддерживает в воинственном положении бюстгальтер от купального костюма. Открытые сандалии на высоком каблуке выгодно удлиняют полные стройные ноги мадам Робизон-Аршинниковой. Нежная ее кожа уже успела загореть до красноты вареных раков, а ближе к закрытым, интимным местам еще сияет белизной. Левой рукой Калерия Борисовна держит папку с документами (экономика - это строгий учет), прижимая ее к животу, уже проявлявшему первые признаки рыхлости, а правой рукой кокетливо-заученным движением поправляет прическу.

   - Для вас - просто Георгий Николаевич, - говорю я светским тоном, сползая с кучи и отряхиваясь.

   - Георгий Николаевич, голубчик, если вы не заняты, не могли бы вы мне помочь? - Взгляд Калерии Борисовны прямолинеен и многообещающ. - Мне нужен сильный мужчина...

   Глядя на нее, я не сомневался - ей действительно нужен мужчина сильный.

   - ...Мои грузчики куда-то ушли, а необходимо срочно перенести пять ящиков...

   - С удовольствием вам помогу, - отвечаю я галантно и, по возможности, молодцевато.