Фениксы и сфинксы. Дамы Ренессанса в поэзии, картинах и жизни

Художник показывает герцогине эскизы сложной аллегорической картины, над которой хочет начать работать – «Венера, Купидон и Ревность». Его юный и прекрасный ученик Аллори держит другой край эскиза. Приходит племянник с письмом от Туллии и в восхищенных словах описывает эту даму – поэтессу, певицу, лютнистку, философа и да, немножечко куртизанку. Они говорят по-испански, но потом герцогиня, поняв зачарованное состояние юноши, переходит на итальянский и обращается к Бронзино:

– Вы знакомы с нею? Какая она?

Бронзино пожимает плечами. Недавно он несколько раз отказался от приглашения на ужин на виллу Туллии, но никакой неловкости из-за этого не чувствует:

– Я бы не стал писать ее портрет. Очень трудно изобразить женщину с подобным носом так, чтобы это не обидело. Впрочем, она напоминает Клеопатру и в другом – говорят, устоять перед ее умом невозможно.

– А как она обычно одевается? – спрашивает герцогиня, на что Бронзино, обожающий малейшие нюансы женской моды так, как это только умеют делать художники и мужчины определенных вкусов, отвечает:

– Я обратил внимание, что, когда она в прошлом году приехала во Флоренцию, она надевала привезенные с собой платья, сшитые по венецианской и римской моде. Там были интересные оттенки и фактуры. Теперь она стала одеваться по нашему обыкновению.

Неожиданно в разговор вмешивается камеристка герцогини:

– Мы обсуждали это с вашими портнихами и ткачихами недавно, госпожа. Несколько месяцев назад сеньора д’Арагона поняла, что тот стиль, который вы насаждаете в флорентийской женской одежде, эти благородные испанские силуэты, гораздо более достойны и красивы. Портниха, которая обшивает ее, просила у нашей донны Леоноры разрешения зарисовать некоторые из ваших нарядов. Конечно, ваших вершин роскоши и элегантности ей не достигнуть, но ее вкус явно улучшился.

– То есть она заказывает копии моих платьев?

– Как и все дамы города, сеньора. Конечно, более дешевые и простые копии.

– Очевидно, это достойная и умная женщина, – восклицает Элеонора. – И теперь она должна носить желтый головной убор совершенно с любой одеждой? С платьями, которые ввела я?! Какое варварство!

И величественно, хотя и немного тяжеловесно (из-за своего обычного состояния), она встает с кресла и отправляется к мужу.

Мудрый Козимо знает о Туллии д’Арагона все.

Он помнит эту стремительную женщину еще с тех пор, когда она была любовницей его старого врага Филиппо Строцци (умер восемь лет назад, загадочно, от неизвестных причин, в темнице Медичи, так бывает). Строцци был без ума от нее, повел себя как дурак, допустил утечку важной информации. Это было удачно. Теперь же, когда 37-летняя Туллия живет во Флоренции и собирает в своей гостиной самые блестящие умы – и самых больших болтунов города, знать все о ней – одна из обязанностей третьего герцогского секретаря.

Козимо берет одно из стихотворений Туллии, приложенных к письму, и пробегает глазами. «Ого!» – говорит себе герцог, правнук Лоренцо Великолепного – поэта и великого политика.

Герцог приказывает секретарю помочь даме с возникшим недоразумением. И прямо на послании Туллии, адресованном жене, пишет свою резолюцию: Fasseli gratia per poetessa – «Простите ее, она ведь поэтесса».

Сборник стихов Туллии будет напечатан несколько месяцев спустя.

Туллия д’Арагона

Сонет XXXVIII. К Пьетро Манелли, молодому флорентийцу и поэту

Коль природа с вами сделала сходной
меня, иль Бог, из материи одной,
желать славы может и мой ум живой —
не верите, Манелли благородный?

Считаете от страха не свободной

меня? Что пеньем не решусь роковой
огонь мой внутренний явить, раз иной
у меня стиль и с вашим – разнородный?

Пьеро, в то не поверите, но и я,

устаю, трудясь, чтобы к небу взвиться
и прославить имя на земле свое.

Мечту не сгубит злая судьба моя,

и прежде, чем душа освободится
от тела, желанье утолю мое[10].

Аньоло Бронзино

Сонет на смерть Элеоноры Толедской