Фениксы и сфинксы. Дамы Ренессанса в поэзии, картинах и жизни

Бьянка снимает дворец, неподалеку от дома Троно и поселяется в нем с детьми. Они остаются там на три года.

Она сидит в своей гостиной с видом на Гран Канале в раздумьях: Бартоломмею выдавать замуж еще рано, Изотту она б и выдала, да все никак не получается.

– Вроде бы все при ней, – размышляет вслух Бьянка, обращаясь к нянюшке. – Внешностью один в один со старшей сестрой Лаурой – лицо прекрасно, отличный цвет волос, мраморная кожа, формы как у олимпийских богинь… я теперь все знаю про олимпийских богинь – дети читали мне уроки, знаешь – интересней, чем про рыцарей. Но если Лаура, открывая рот, произносит что-то милое, женское, а потом взирает взглядом с поволокой – и говорить больше уже ничего не требуется, то Изотта сражает своим умом. А для женщин это вредно – красоту уже никто не видит.

Нянюшка кивает. Новый зять, граф Гамбара, послушав Изотту пятнадцать минут, сбежал в ошеломлении, заработав, пожалуй, некоторое чувство неуверенности в своем интеллекте. Второй новый зять, Николо Троно, человек потактичней – недаром будущий дож, подарил ей «Географию» Страбона, а теще Бьянке – несколько отрезов яркой ткани из Константинополя. Обе были рады своим подаркам.

– Но я же ее в два раза старше! – восклицает, разговаривая сама с собой Бьянка за примеркой платья из новой материи, пока Изотта перелистывает страницы.

Бьянка беспокоится за дочь. А женихи вокруг той все не вьются…

Альвизе Виварини. «Триумфальная арка дожа Николо Троно».

1471–1473 гг. Галерея Академии (Венеция)

АЛЛЕГОРИЧЕСКАЯ КОМПОЗИЦИЯ, СОЗДАННАЯ, СКОРЕЕ ВСЕГО, В ЧЕСТЬ ИЗБРАНИЯ НИКОЛО ТРОНО ДОЖЕМ ВЕНЕЦИИ. ЕГО СОБСТВЕННЫЙ ГЕРБ, ПОДДЕРЖИВАЕМЫЙ ДВУМЯ ПУТТИ (АНГЕЛОЧКАМИ) И НАКРЫТЫЙ ШАПКОЙ ДОЖА, ВЕНЧАЕТ АРКУ. ТРИ ГЕРБА ВНИЗУ ОТНОСЯТСЯ К ТРЕМ МАГИСТРАТАМ. ОТДЕЛЬНЫЙ ИНТЕРЕС, УЧИТЫВАЯ, ЧТО ПЕЙЗАЖНЫЙ ЖАНР В ЭТУ ЭПОХУ ЕЩЕ НЕ ЗАРОДИЛСЯ, ПРЕДСТАВЛЯЕТ ВЫМЫШЛЕННЫЙ ЛАНДШАФТ С РЕКОЙ И ГОРАМИ, РАЗВОРАЧИВАЮЩИЙСЯ НА ЗАДНЕМ ПЛАНЕ.

Первый год их жизни в Венеции испортили соотечественники-веронцы. Лаура ходила беременная, и от нее правду скрыли, и Бартоломмее всего тринадцать. А вот остальные дети Бьянки в Венеции пережили неприятные дни.

Пакет пришел с почтой.

Внутри – брошюра, подписана «Плиний». Открыли книгу – выяснилось, не Старший и не Младший, а псевдоним. Сочинение оказалось пасквилем, гадостью: Изотта, мол, спит со своим братом Антонио и со своей сестрой Бартоломмеей («совокупляются усердно ночами и днями напролет, и в позе «лягушка», и «нога на шее», а еще в положении «цапля у дерева» и «гашение свечи», да так срамно, что и представить противно»). И Антонио вдобавок содомствует со всеми юными пажами в доме (а за мужеложство, между прочим, смертная казнь), и вообще, Изотта известная шлюха и опрокидывается на спину ради кого попало.

«И как в этом можно сомневаться? Почитайте ее послания, они так красноречивы! А уста девственниц скованы и красноречивыми не бывают».

Тираж у пасквиля был большой.

Венецианцы с любопытством читали эдакое про золовку самого Николо Троно. То, что оставалось от репутации Изотты после жесткой отповеди Гуарино, теперь оказалось развеянным на ветру. Что делать? Как жить дальше?

Возвращение на родину, в Верону, кажется Изотте немыслимым. Она чувствует себя опозоренной.

– Кто в Вероне ненавидит меня так сильно, чтобы написать эту мерзость? – спрашивает она мать, но Бьянка тоже качает головой в недоумении.

– Одно дело – рассказывать сплетни, – говорит она, – а написать текст, связываться с книгопечатником, рассылать тираж… так много усилий и расходов. Сколько же злобы в человеческом сердце!

– И за что? За что? – пока никто не видит, наедине с матерью Изотта может поплакать. – За то, что я женщина! Будь я мужчиной, меня бы за те же самые знания и попытки рассылать эпистолы превозносили бы и считали бы знаменитейшим уроженцем Вероны!

– Это так, – соглашается мать. – Родись ты мальчиком, за грубость осуждали бы гуманиста Гуарино. Давай задержимся в Венеции подольше. В Вероне чума – авось, тот, кто написал эту мерзость, один раз ошибется с водой из колодца, прости меня Господи.

– Я должна спрятаться, мама? Отсидеться? – Изотта поднимает глаза на Бьянку.

– Да. Либо слава, либо спокойствие души.

* * *

Через три года после позорного приказа Гуарино стать мужчиной, в лето 1441-е от Рождества Христова, после смерти сестры Лауры, в дождь, по размытой и разбитой лошадиными подковами дороге, через давно не ремонтированную Арку Гави 23-летняя Изотта вместе с матерью возвращается домой, в Верону, после долгого отсутствия, надеясь, что о ней тут все забыли.

Антонио Риццо. «Монумент дожа Николо Троно». 1476 г. Собор Санта-Мария-Глорьоза-дей-Фрари (Венеция)

ВО ВРЕМЯ СВОЕГО 20-МЕСЯЧНОГО ПРАВЛЕНИЯ ТРОНО РЕФОРМИРОВАЛ ДЕНЕЖНУЮ СИСТЕМУ ВЕНЕЦИИ. СОГЛАСНО НОВОЙ МОДЕ НА ЧЕКАННЫЕ ПРОФИЛИ, ОН ПЕРВЫМ ИЗ ВЕНЕЦИАНСКИХ ДОЖЕЙ СТАЛ ИЗГОТАВЛИВАТЬ МОНЕТУ С СОБСТВЕННЫМ ПОРТРЕТОМ (ВЕНЕЦИАНЦЫ НЕ ОДОБРИЛИ ОБЫЧАЙ, КАК НЕРЕСПУБЛИКАНСКИЙ, И ПОСЛЕ ЕГО СМЕРТИ НА МОНЕТАХ ПОЯВИЛАСЬ АБСТРАКТНАЯ ФИГУРА ЧЕЛОВЕКА В ОДЕЖДЕ ДОЖА).