Фениксы и сфинксы. Дамы Ренессанса в поэзии, картинах и жизни

Вероника была счастлива от мизинчика на левой ноге до кончика носа. Хозяйка замка, любимая супруга мудрого правителя, который начал учить ее хитросплетениям высокой политики – и эти знания так хорошо ложились на то, что она узнавала от отца дома и о чем рассказывали братья-церковники. Знаменитая поэтесса, прославленная по всему полуострову и, да-да, красавица, которую воспевают лучшие поэты Италии. Ариосто, погостив у нее в Корреджо, вставляет в «Неистового Роланда» строчку – «…Вероника Гамбара, избранница Феба и Аонид», Бернардо Тассо упомянул ее в «Амадисе Гальском», а Пьетро Бембо принялся называть ее «Береникой», в честь египетской царицы. Собственные стихи, наполненные любовью и впервые поселившимся в сердце спокойствием, тоже выходили отличными. В довершение всего Вероника произвела на свет подряд двух здоровых сыновей. Чего еще желать?

В 1515 году папа Лев Х, сын Лоренцо Великолепного, направляется в Болонью, чтобы встретиться с новым французским королем – Франциском, который унаследовал престол после смерти Луи XII, погубителя Лодовико Сфорца. Вероника тоже в Болонье, хотя, чтобы она блистала своими нарядами в собравшемся со всей Италии высшем обществе, мужу пришлось напрячь бюджет своего городка, а драгоценности одолжить у соседа. Но можно было и не стараться: и понтифик, и молодой король, ценитель женщин, оказались очарованы Вероникой – ее разумом, ее речами, ее голосом, забывая о ее угловатом лице и крупных ладонях.

Корреджо. «Юпитер и Ио». Ок. 1530 г.

Музей истории искусства (Вена)

САМАЯ ЗНАМЕНИТАЯ СЕРИЯ КАРТИН КОРРЕДЖО – «ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ ЮПИТЕРА», ОНА СОСТОИТ ИЗ ЧЕТЫРЕХ ПОЛОТЕН И, ПОМИМО ИО, ТАКЖЕ ИЗОБРАЖАЕТ ЛЕДУ, ДАНАЮ И ГАНИМЕДА. ЭТОТ ЦИКЛ БЫЛ ЗАКАЗАН МАНТУАНСКИМ ГЕРЦОГОМ ФЕДЕРИГО II ГОНЗАГА (МУЖЕМ ИЗАБЕЛЛЫ Д’ЭСТЕ) И, ВОЗМОЖНО, ПРЕДНАЗНАЧАЛСЯ В ДАР ИМПЕРАТОРУ КАРЛУ V.

ИЗВЕСТНО, ЧТО КОРРЕДЖО ВЕРНУЛСЯ В РОДНОЙ (И ОДНОИМЕННЫЙ) ГОРОД ДВУМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ: В 1528 ГОДУ ВЕРОНИКА ГАМБАРА ПИШЕТ ИЗАБЕЛЛЕ, ЧТО ОН НАПИСАЛ ДЛЯ НЕЕ «МАРИЮ МАГДАЛИНУ В ПУСТЫНЕ». УВЫ, ФРЕСКИ, КОТОРЫЕ ОН ДЕЛАЛ ДЛЯ НЕЕ В ЭТОМ ГОРОДЕ, НЕ СОХРАНИЛИСЬ.

Это был неплохой год, хотя и не для Милана, в очередной раз попавшего в руки французов. Мэри, сестра Генриха VIII Тюдора и вдовствующая королева французская, в отеле де Клюни тайно венчалась с герцогом Саффолком. В Нюрнберге знаменитый художник Альбрехт с белокурыми кудрями Иисуса готовит для гравирования рисунок носорога, подаренного португальскому королю Мануэлю. А в семье герцога Клевского родилась девочка, крещеная Анной. Родилась благополучно, хоть повитухи опасались за здоровье матери – уж больно крупным был младенец.

Три года спустя, отпраздновав девятую годовщину своего счастливого брака, Вероника узнала от служанок, что в замке появилась гадалка. Это была женщина во цвете лет со смуглым цветом лица. Звали ее Герофила. Она погадала обеим падчерицам Вероники, предсказав им замужество.

Герофила раскинула перед Вероникой карты и заглянула ей в глаза.

– Разве у меня есть, что у тебя спросить? – сказала Вероника. – Нет, у меня нет вопросов к тебе.

– Увы, госпожа, вас ждет в будущем большое горе и потеря любимого человека, – сказала предсказательница.

– Какая чепуха! – ответила Вероника.

* * *

Графа Гиберто похоронили через два месяца – как шипел завистливый сосед герцог Пико де ла Мирандола, не унаследовавший от знаменитого предка ни ума, ни такта: «Заездила молодая кобылка старого жеребца».

Для овдовевшей Вероники рухнул мир. Так пловец, подхваченный сильным течением, впадает в ужас, теряя дно под ногами и власть над конечностями. Прежде, читая, что с потерей любимого утрачиваешь кусок души, она считала это гиперболой. Теперь же чувствовала, что не просто из души, а из всего существа ее вырван кусок, вырван с мясом, и в ней, Веронике, зияет дыра. Лицо ее стало неподвижным, а кожа выдубилась солью от пролитых слез.

Помогли, как это часто бывает, ритуалы: например, Веронике потребовалось заказать траурный гардероб, и она увлеклась выбором тканей. Заодно поменяла обивку стен в покоях – на все черное. Продала игреневых лошадей – их рыжая шкура стала раздражать ее солнечностью. Купила вороных, причем последнего, четвертого жеребца для упряжки пришлось разыскивать с большими усилиями по всему полуострову.

Потом Вероника приказала вырезать над входом в спальню виргилиевскую цитату о том, как Дидона горевала по Энею, и внезапно поняла, что ее скорбь прекратила быть личным горем и становится литературным жестом, который другие будут описывать в письмах и восхищаться. «Мне становится легче», – поняла она и только испугалась радости, что поминальные сонеты о покойном выходят великолепными из-за глубины ее печали: «Неужели я так черства и гонюсь за славой, что меня это радует? Нет, будь я черства, стихи бы не вышли хорошими… Но все же какое противоречие!» И действительно, строки, оплакивающие мужа, выходили слишком отточенными – но ведь упорно считая слоги и вслушиваясь в аллитерацию, Вероника успокаивалась, как другие успокаиваются, отсчитывая зерна четок или стежки вышивки.