Фениксы и сфинксы. Дамы Ренессанса в поэзии, картинах и жизни

А Вероника все пишет и пишет или читает без перерыва. Она не может, как другие женщины, часами болтать, спокойно вышивать, заниматься другими тихими дамскими делами. Лишь только она остается в покое или в том, что ее голова считает бездельем, как сразу ее начинают одолевать демоны сомнений, ужас потерять себя, страхи, что все догадаются, как она ничтожна на самом деле. А еще – любовь! Ей хочется страсти. Она влюблялась не один раз в тех мужчин, которые бывали при дворе ее отца, представляла их нагими и наделяла их умом Аристотеля. Но никто из них не замечал в ней женственного, женского. Надежды, что избранник догадается по ее глазам, по ее взглядам, какая великая любовь им суждена, оказывались глупыми. Вероника оставалась невидимкой.

И чужая вежливость разбивала ей сердце.

Ведь с созреванием добавилась напасть, сжигавшая ей тело. Такое часто бывает с тихими книгочеями – умными юношами, которые чем умнее, тем больше нуждаются в страсти, животной и плотской, пылая от этого огня. Эти мужчины с острым рассудком, не веря в amor sacra, ищут средства удовлетворения amor profano, ищут – и по своей застенчивости частенько не находят. Что же говорить о девушке, испепеляемой теми же страстями? Ответы на свои вопросы Вероника вычитывает у Овидия Назона, у Катулла и в гендекасиллабах «Приапеи», но что толку, если к двадцати годам она не знает ничьих прикосновений, кроме собственных?

Между тем что-то меняется. Офицеры, прелаты и кавалеры, находящиеся в Брешии, теперь оказывают внимание дочери графа. Безусловно, оказывают: ей не мерещится. Во-первых, тому причиной слава Вероники: ее стихи расходятся в рукописях и песнях, она в переписке со всеми гуманистами полуострова и со всеми знатными дамами, в том числе с самой Изабеллой д’Эсте. Во-вторых, хоть она не так красива, как ее покойная сестра Изотта, скончавшаяся, не успев выйти замуж, однако – какая стать, какая порода, достоинство, манеры, очаровательный голос, умение держать себя! Вероника – дама высшего света, совершеннейший плод воспитания. (В-третьих, а какое приданое нынче дают за единственной дочерью графа, пусть она и перестарок?)

К первому из чреды подобных воздыхателей Вероника потянулась было сердцем, отчаянно желая любви небесной и любви земной, желая доказать себе, что она действительно чего-то стоит, пытаясь получить свидетельства своих достоинств из чужих уст, ибо себе она не верила и вечно себя клеймила. Несколько раз оказывалась она на грани того, чтобы до свадьбы потерять невинность – так любопытно, так голодно ей было. Но избранники ее пылали слабее и потому соблюдали осторожность. Ничего не происходило. Вожделение не лишало ее наблюдательности: один мужчина выдал свою меркантильность, другой был замечен ею во фривольностях с полногрудой служанкой. Это мешало ей верить в их восхищение ее умом. Сердце Веронике разбивали к тому моменту уже много – не по-настоящему, но все-таки много, она слишком часто страдала от уязвленной гордости, поэтому стала недоверчивой.

А дальше пошло так: те, кому действительно нравилась она, совершенно не нравились ей по-женски, телесно. Впрочем, Вероника не отказывалась от того, чтобы очаровать их своим голосом и энергией, напитаться их взглядами, набраться их силы. Те же, кто нравился ей… а ей больше не нравился никто. Чересчур больно было плакать ночами, вспоминая о том, как она узнала сладость поцелуев, но возлюбленный охладел к ней, ибо она слишком алчно его желала, слишком преследовала, слишком липла. Нет, нет, нет! Девица должна быть скромной и холодной! Но как усмирить то пламя, что переполняло ее? Почему не родилась она мужчиной, она бы покоряла города! Однако Веронике приходилось скрывать пылание своей натуры, своих плотских страстей за сдержанными манерами и вежливым обхождением. Впрочем, теперь, даже когда она молчала и просто улыбалась, силы настолько переполняли ее, что люди тянулись к ней, как игла компаса к магниту, и покорялись.

Но она не замечала этого. Продолжала не верить в себя, корить за малейший промах. И лишь радовалась, что из-за ее сердечных мук сонеты выходят великолепными.

К 23 годам Вероника, с разрешения отца отказав нескольким претендентам-простецам, совсем оставила надежды на замужество и смирилась с судьбой Изотты Ногарола – остаться в веках благодаря литературной славе. Но вскоре после Рождества ее служанки, мило перешептываясь, спросили, не хочет ли она пригласить к себе гадалку, которая появилась в кастелло.

– Почему нет? – подумала обычно столь рассудительная Вероника. – Рождество – время сказок. Давайте поиграем.

Гадалка оказалась носатой старухой, сказавшей, что ее имя – Артемия. Она раскинула перед Вероникой карты и заглянула ей в глаза.

– Я не буду тебя ни о чем спрашивать, – сказала Вероника. – Предсказывай, что хочешь, сама.

– Хорошо, – сказала гадалка, посмотрев на молодую женщину. – Скоро вас ждет свадьба, синьорина, причем с таким воином и красавцем, что только и мечтать!

– Какая чепуха! – воскликнула Вероника, но дала гадалке два дуката.

* * *