Ксюша была притихшей и казалась даже напуганной, когда всё же покорно зашла в кабинет, а потом отрешённо слушала человека в белом халате, который не нашёл никаких очагов или отклонений.
— Ты придурок, — это она сказала в машине, бледными губами, — что за цирк ты там устроил? Вообще ненормальный, да?!
— Фенёчек, прости меня. Да, я придурок, но я с ума сойду, если с тобой что-нибудь случится…
— Да что со мной может случиться? Ты теперь будешь по каждому поводу такие представления устраивать?
— Не по каждому… постараюсь, Ксюшенька, я построюсь держать себя в руках, это сложно. Но ты и вправду была какой-то странно бледной.
— Месячные у меня были, — она посмотрела на любовника, как на ребёнка, — тебе ли не знать, вот и бледная. У меня гемоглобин низкий, а в такие дни ещё ниже, — она пожала плечами, — а ты что устроил… да и на работе дал повод почесать языками.
— Я извинился, — он завёл машину и закурил, не спросив разрешения, зная, что Ксюша не против этой пагубной привычки.
Кардиолог сказал ему бросать, но Сергей не считал нужным слушать кого-либо, если речь шла о его здоровье, наверное, как и любой мужчина.
— Ксюша, извини, я был неправ. Был. Не. Прав. — По слогам.
— Ну тебя, выставил меня не пойми кем, — на глазах наворачивались слёзы, Сергей не выдержал. И рассказал. Рассказал всё. От первого своего неверия до последней попытки лечения. Рассказал то, что не рассказывал близким людям, о чём молчал с отцом, что не говорил Марго. И никогда не скажет.
— Прости Фенёчек, не надо было на тебя вываливать всё это, но я хочу, чтобы ты понимала, что я не могу, просто не смогу потерять тебя… как теряю её. И если для этого нужен скандал на работе — пусть будет.
Аксинья молчала всю дорогу, молчала, когда машина остановилась, и капли дождя стали стекать по лобовому стеклу, молчала, когда Сергей протянул руку, дотрагиваясь до холодных пальцев девушки, выдыхая: «Люблю тебя Фенёк. Люблю».
Они больше не говорили на эту тему, никогда. Сергей просто поставил строгий запрет, сказав, что «хорошенького понемногу».
— Так значит, ты не разведёшься никогда? — вдруг спросила среди ночи, резко открыв глаза, разбудив Сергея вопросом.
— Нет, никогда, — просто ответил Сергей.
— Ты любишь жену?
— Люблю. И тебя люблю.
— А если я поставлю тебя перед выбором? — нагнула голову, и свет от бра пробежался по рыжеватым волосам.
— Я выберу Марину, — не отвёл глаза. — Она — моя семья.
— Понятно…
— Вот и славно, что понятно, — он ухмыльнулся, как-то зло, победно, понимая, что растоптал последние слабые ростки надежды в Ксюше на то, что она когда-нибудь будет с Сергеем. На праздники, которые они будут отмечать вместе, на совместный Новый год или день защитника отечества. Она всегда будет на вторых ролях… пятым углом в благоустроенной жизни Сергея. Он видел, что Ксюша была готова заплакать… он сам был готов, но сухие глаза смотрели прямо, и прагматичный разум подсказывал, что всё верно. Надежда на большее не должна иметь шансов на жизнь.
— Так, значит, скучала? — он игриво и легко поднял Ксюшу и двинулся в стороны кровати, по пути целуя, пытаясь сдерживать себя, но понимая, что проигрывает.
— Очень, — Ксюша наслаждалась его резкостью, его напором и даже грубостью.
Сергей часто бывал грубым, нетерпеливым и требовательным. Ксюше во многом пришлось уступить Сергею. Грань между принуждением и желанием была столь тонка, что её было порой не нащупать.
Каждый раз глядя на небольшую круглую попку Ксюши, он мечтал, как погружается туда целиком. Лёгкие и более явные намёки не воспринимались Ксюшей, она отмахивалась, хотя от откровенных ласк не отказывалась, напротив, поощряла их.
— Нет, — очередное.
— Фенёк, я могу применить силу.
— Не можешь.
— Могу, — она оказалась зажата его ногами, лицом в постельное белье. Он применил силу, посекундно уговаривая и возбуждая, пока она не сдалась, крупно вздрогнув.
— Расслабься, сейчас будет лучше — его пальцы и вправду творили чудеса, поглаживая и надавливая, пока член вошёл наполовину, а потом до самого конца, — я не буду долго, обещаю.
Потом он сменил презерватив и заставил Ксюшу кончить под громогласное обещание «придушить» из её уст, которое он почти лакал, алчно.
Презерватив был последним, но крупная дрожь и возбуждение не покинули Сергея даже после оргазма. Он хотел ещё, хотел её покорную и ругающуюся, хотел злобно стреляющую глазами и в удивлении открывающую рот.
— Я же говорил, тебе понравится, — он покрыл лицо поцелуями, с большим трудом сдерживая себя от резких движений, — Меня достали резинки, — посмотрел в потолок, — вся жизнь в резинках пройдёт.
— Давай отменим, — Ксюша пожала плечами. — Я пила когда-то таблетки, нормально.
Серёжа замолчал, решая для себя почти неразрешимую задачу.
— Мне не нужны сюрпризы, — наконец, проговорил.
— Какие сюрпризы? Думаешь, мне они нужны? В любом случае, процент залётов с презервативами даже больше, чем на таблетках, а вот с болячками сложней.
— Ну, да.