Феномен

Среди запорхнувших в вагон женщин выделялась, главенствуя, дородная старуха, буйноволосая и какая-то нарядная, даже шикарная. Не было на ней бального платья, тяжким бархатом переливавшегося от головы к ногам, была величавость. От нее исходила музыка движений, взгляда, осанки. Образ ее излучал энергию красоты нестареющей, как излучает эту энергию позеленевшая на влажных ветрах времени статуя античной богини, молча управляю щая своим мифическим хозяйством, молча, но гордо, с достоинством произведения искусства.

Черноглазые шустрые женщины, повитые цветастыми платками, широкими юбками, увешанные молчаливыми грудными детьми, которым шуметь разрешалось только после того, как они научатся петь и плясать, женщины, оценивающие ситуацию в незнакомом помещении и вообще под небом — в мгновение ока, женщины эти, неунывающие, стремительные и увертливые, быстренько распределили между собой пассажиров, взявшись в первую очередь за молодых и с виду одиноких. Гадали по руке, как профессиональные хиромантки из девятнадцатого века, предсказывали на картах дальнюю дорогу, денежный интерес, интимные свидания, просили позолотить ручку и, глядя жертве в глаза, называли того по имени, реже — по отчеству.

К Потапову подсела Величавая, так он ее мысленно окрестил.

— Извини, дорогой… — приступила к допросу и тут же осеклась, сообразив, что допустила промашку, приняв Потапова за «стюдента». Подвели ее фирменные тряпочки, облегавшие несерьезную фигуру директора фабрики. — Извини, начальник. Долго жить будешь. Не узнала тебя сразу. Проси чего хочешь — все тебе будет! Обещаю. Девочка твоя? — колыхнула в сторону Насти кофейными зрачками, не расплескав при этом иронии взгляда.

— Моя.

— Хочешь присушу? Сердце к сердцу? Ейное к твоему?

— Настя — моя дочь.

— Ой, неправда! Кому не доверяешь, начальник? Дочки так строго, так внимательно не сидят, будто у нее попа протезная. Позолоти малость ручку, и я скажу тебе, что надо делать в этой ситуации.

Потапов покопался у себя в карманах, извлек зелененькую, протянул Величавой.

— Вот. Единственная просьба: нельзя ли что-нибудь спеть? Настоящее, цыганское. Подлинное…

— Можно. Почему нельзя. Эй, Манька! Ходи сюда. И Соню прихвати.

Пришла Манька. Без никакой Сони.

— Поставь Валю Вишневскую. Для аккомпанемента.

Манька, подбросив на руках сверток с ребенком, извлекла из тряпичных недр портативный магнитофон марки «Сони», поменяла кассету. Запустила пленку. Из японской машинки выплеснулась кучерявая песенка. Популярная певица своим детски бесстрашным и одновременно прожженно-искушенным голосом разбрызгивала непонятные Потапову слова, из которых только слово «чавела», а также «ромалы» приятно ласкали слух, ибо узнавались Потаповым, как узнаются на чужбине в толпе туземцев граждане русского происхождения.

Вполголоса, без показного рвения к магнитофонному звучанию присоединились — вначале Величавая, а затем и Маня, принесшая японскую «Соню» чуть ли не в подоле.

На одной из станций черноглазые женщины схлынули с поезда так же стремительно, как освежающая влага встречного ливня скатывается с покатой крыши вагона.

— Интересные люди цыгане. — Потапов проводил взглядом шустрых женщин. — Иногда мне кажется, что они как бы существа с других планет. Заметьте, Настя, они ведь не просто ведут себя иначе, нежели остальные жители Земли, они стихийны, то есть родственны ветрам, дорогам, деревьям, лошадям, родственны природе куда больше, чем людям.

— Работать не хотят. Чтобы по звонку к станку, как все остальное население. Вот и различие, — усмехнулась Настя.

— Несправедливо. Они тоже работают. Есть даже колхозы. А эти… разве они сложа руки сидят? По-своему, но трудятся. С детьми на руках. Посмотрел бы я на некоторых дамочек наманикюренных, которые о нарядах пуще всего пекутся, смогли бы они на цыганских условиях под солнцем продержаться? Хотя бы месячишко? Вот то-то и оно. А эти веками держатся. И не только замашки да традиции хранят, но и душу нации.

— Вам на цыганке надо было жениться, Иван Кузьмич.

— При чем тут жениться? Жениться — значит, кого-то подчинить, лишить, а порой даже сломать, исковеркать. Заниматься этим давайте с себе подобными, справедливее будет. А всяческой экзотикой лучше любоваться со стороны. За цветами не в ботанический сад идут, а на рынок или в поле.