Феномен

Марис вел группу уверенно вперед. Вся его необузданная энергия невидимыми связями заряжала остальных. Помимо карт ему удалось раздобыть страницу журнала «Вокруг света» 1931 г. с картой-схемой местности. Нарисовал ее Леонид Алексеевич Кулик, первый советский исследователь тунгусского феномена.

Холодными вечерами у костра, перекрикивая журчание реки Хушма, Марис рассказывал об экспедициях Кулика. Для него исследователь был близок к божеству. Если бы знаменитый ученный в 1920 году случайно не наткнулся на никому не известную газету «Сибирская жизнь» от 12 июля (30 июня по старому календарю) 1908 года с крохотной заметкой об упавшем метеорите, неизвестно, сколько лет бы весть о тунгусском феномене оставалась под покровом неизвестности. Журналист писал, что пассажиры поезда близ уезда Филимонова стали свидетелями падения огромного метеорита. Поезд остановил машинист, а толпа хлынула к месту падения «далекого странника». Подойти близко им не удалось — метеорит был сильно раскален и вошел в землю, а торчала только его раскаленная верхушка.

Несмотря на то, что описание было далеким от действительности, на Кулика оно произвело сильнейшее впечатление. Тогда молодой ученый заручился поддержкой академика Вернадкого и только в 1927 году организовал первую экспедицию к месту падения метеорита. Увиденное в девственной тайге поразило Кулика до глубины души. Более двух тысяч квадратных километров поваленного, выдранного с корнями леса — самое большое в истории пустынное кладбище деревьев, размером с Москву. В эпицентре торчали голые столбы мертвых сосен с обожжёнными от тепловой волны ветками. Именно эта деталь и привела Кулика к мнению, что метеорит не достиг поверхности земли, а взорвался на высоте нескольких километров. Радость находки быстро сменилась разочарованием — никакого раскаленного камня не удалось найти, не было даже воронки, не было вообще ничего, кроме последствий взрыва.

— Мощность взрыва пятьдесят мегатонн. Вы хоть представляете насколько это много? — задыхался Марис.

Костер отбрасывал на кустарники за его спиной зловещую тень, жестикулирующую руками, как лапками паука, в непонятном шаманском танце.

Матлаков и остальные только качали головами.

— Это равно взрыву пяти тысяч атомных бомб сброшенных на Хиросиму и Нагасаки. Только представьте, — Марис крутил в руке картофелину. — Если бы взрыв произошел на пять часов позднее, то из-за вращения земли он случился бы над Ленинградом. Город был бы стерт с лица земли. Миллионы погибли бы.

Постепенно энтузиазм путешественников сходил на нет. Сказывалось постоянная сырость, искусанная до волдырей кожа и невыносимая усталость. Они давно свернули с туристических троп и вот уже несколько дней не видели ни одной живой души. Все чаще навстречу попадались гниющие сосны, вырванные с корнями взрывной волной. Давно изъеденные и высохшие они лежали параллельно друг другу, как рельсы забытой железной дороги.

Марис вел группу пятнадцать часов в сутки. Во время привала, когда измученные путники отдыхали, он уходил вперед в разведку. Его одержимость росла также быстро, как росло разочарование всех остальных. Не перечить начальнику становилось все трудней.

К вечеру седьмого дня Матлаков стер ногу до крови. У Чемезова раздулась шея после укуса насекомых, он мучился от удушья.

— Я никого не упрашивал идти. И не собираюсь возвращаться, когда я так близок. Кто хочет, может отваливать.

Отвалить они не могли, компас и карты были только у Мариса.

В тот самый вечер Марис ни с кем не говорил. В главном путешествии жизни он остался один. Лагерь они разбили у старого покосившегося лабаза — деревянной хижины водруженной на трехметровые столбы, похожей на избушку на курьих ножках. Когда-то эвенки прятали там пищу от медведей.

Матлаков с Чемезовым решили дождаться утра и объявить ультиматум, а в случае сопротивления силой отобрать компас и карту. Людмила была вынуждена согласиться, ее пугала судьба оставленного с матерью сына. В ту ночь грянула гроза и проливной дождь. Матлаков проснулся в своей палатке около половины шестого. Все вещи отсырели, было холодно и требовалось перебинтовать ноющую ногу. Оказавшись снаружи, он заметил в нескольких метрах от палатки лежащую на земле Людмилу. Она была без сознания, ее окровавленная рубашка разодрана в клочья, на животе глубокие рваные раны. Она была без сознания, но еще жива.

Чемезов несколько лет проучился на медбрата. Они отнесли Людмилу в палатку, обработали раны. Ее нужно было срочно доставить в больницу. Осложняло ситуацию то, что они свернули с обычного туристического маршрута и в радиусе пятнадцати километров помощи ждать неоткуда. Связи нет.

Мариса в палатке не оказалось, как и в округе. Его спальный мешок был аккуратно сложен и Матлаков решил, что тот так и не ложился.

— У нас нет ни компаса, ни карты. Мы заплутаем, — говорил Матлаков.

— Я не собираюсь смотреть, как она умрет и ждать пока медведь и нас сожрет.

Чемезов смастерил из двух веток и спального мешка носилки.