– Не понимаю, о чём вы. Последнее, что помню, как меня избивают в допросной. Это всё.
– Видимо, кто-то вынес вас из палаты, так как врачи сообщили, что самостоятельно передвигаться вы не можете. Вас обнаружили в пустой квартире. Соседка, живущая снизу, страдает бессонницей и, услышав постукивание и шарканье наверху, сообщила об этом управдому, тот проверил и нашёл вас. На тот момент вас уже искали, поэтому вернули в палату и выставили охрану от повторного похищения.
– Вы лжёте.
– Почему? – удивился капитан. – Всё так и было.
– Про моё освобождение лжёте. Знаком мне был один парень, которого обвинили в изнасиловании, хотя он этого не совершал. Его отец, поверив обвинениям, долго бил его по промежности сапогами, отбил всё. Потом-то разобрались… Так вот, у того парня яйца были размерами, как у быка, так распухли. Опухоль начала спадать дня через три после избиения, а исчезла через две недели. У меня чуть меньше, и опухоль спадает, но могу с уверенностью сказать, что били меня долго, и по самому сокровенному, и в последний раз не ранее чем четыре дня назад.
– Хм, верно. Избивать человека без сознания им было неинтересно, но приходили к вам в подвал, пинали: вдруг очнётесь? Вас освободили за день до похищения из этой палаты.
– Ясно. А Мехлис что? Он был в допросной, когда меня бить начали.
– Это невозможно, товарищ Мехлис был в другом месте.
– Что видел, то и говорю. Своим глазам я верю больше, чем вашим лживым словам.
– Кстати, об этом, товарищ генерал. Сами понимаете, что произошедшие события неприятны, но о них нужно молчать. Сейчас война, не до обид. Попрошу подписать акт о неразглашении.
Когда он подал мне акт, я харкнул на бумагу. Получилось не очень, больше на гипс на груди попало, но и бумагу зацепило.
– В следующий раз я за такие предложения в рожу тебе плюну.
– Не то чтобы я этого ожидал, но получил ещё на руки приказ о молчании. Вот он.
Он дал мне изучить бумагу, подписанную Шапошниковым и Жуковым, после чего убрал приказ в свою планшетку и поинтересовался:
– Свежие сведения по фронтам хотите знать?
– Нет, ничего нового я не услышу. Немцы наступают, наши бегут.
Видимо, я попал в самую точку.
– Выздоравливайте, – чуть помедлив, сказал капитан и неожиданно спросил: – А что стало с тем парнем, избитым отцом?
– Разорвал с семьёй все связи, сменил фамилию и жил самостоятельно. Правильный паренёк.
Капитан кивнул и, козырнув, пошёл к двери. Я провожал его взглядом и вдруг задал вопрос:
– Только здание политуправления сгорело? Больше ничего?
– Да, только здание сгорело, – сразу насторожился он, напряжённо изучая меня и не торопясь уходить. Но я уже закончил разговор и задумчиво изучал потолок.
Дверь закрылась. Я глянул – капитан уже исчез. Ну, намёк я ему дал, что это ещё не всё, пусть думает, кто следующим будет.
Потянулись дни. Я постепенно восстанавливался, опухоль спадала, яйца уменьшались. Врачи вполне справно работали, часто заглядывали ко мне. Вставать мне не разрешали, а лежать на спине, зарабатывая пролежни, не хотелось, приходилось на правый бок поворачиваться, осторожно, из-за рёбер. Газеты я получал и примерно представлял, что происходит, хотя, конечно, сведениям в газетах, прошедших цензуру, веры нет.
После моих действий под Минском и Могилёвом немцы с сильным запозданием всё же вышли к Смоленску. Месяц шли городские бои, но в конце сентября, окружив там две армии, немцы пошли дальше и захлопнули огромный котёл вокруг киевской группировки советских войск. Юго-Западный фронт практически полностью оказался в котле, и дорога на Москву стала свободной. Крым блокировали, на перешейке шли бои. История как-то не особо поменялась, хотя немцев мы набили больше, они использовали все свои резервы и были истощены. Поэтому, думаю, им не хватит сил дойти до Москвы.
Мне сняли гипс и разрешили ходить с палочкой, но до выписки было ещё далеко. Неделю назад я посещал стоматологический кабинет, теперь у меня железные хваталки, но покрашены жёлтым, под золото. Повреждения щёк изнутри уже заросли, теперь хоть мясо есть можно, только мягкое, челюсть-то сломана была. Мне теперь долго на мягкой пище жить: супах, кашках, мягких фруктах.
Забавно было троллить врачей и медсестёр. Когда утром на следующий день после ухода капитана дежурная медсестра зашла проверить меня, на моей тумбочке стояла корзина с южными фруктами: дыня, небольшой арбуз, мандарины, персики и виноград. Я сделал удивлённое лицо: мол, откуда мне знать, что там в изголовье? Я не вижу. Вслух поблагодарил бойцов, что заботятся о своём командире, и угостил медсестру. С тех пор раз в две недели появлялась новая корзина. Я не жадничал, угощал девчат.
Сегодня было пятнадцатое октября. После обеда, в больничном костюме, накинув на плечи шинель, я ходил по осеннему парку, раскланиваясь с другими пациентами. На ногах – обрезанные валенки, на галоши похожи, но гулять можно, дорожки сухие. Листья уже пожелтели и почти все опали, ветра нет, но холодно, изо рта идёт пар. В принципе, для прогулки самое то.