Читаем Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст полностью

Солженицынская метафора архипелага была вдохновлена реальным архипелагом – Соловецкими островами в Белом море, где размещался Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН). Этот лагерный комплекс находился под контролем политической полиции во времена Новой экономической политики (НЭП) и послужил образцом для расширения системы лагерей в начале сталинского периода. Именно здесь были первоначально разработаны задачи и методы экономической эксплуатации труда заключенных и освоения Крайнего Севера; в результате во время быстрого расширения сети ГУЛАГа и персонал лагеря, и сама его модель были перемещены в другие лагеря. Один из многочисленных знаменитых узников Соловков, будущий академик Д. С. Лихачев, был арестован в 1928 году и провел в лагере пять лет. Он вспоминает, как через много лет он поделился своими записями по истории лагеря на беломорском архипелаге с Солженицыным, который провел в лагерях одиннадцать лет, – в то время каждый из них готовил к публикации свои произведения на эту тему. В течение трех дней Лихачев рассказывал Александру Исаевичу о начальнике лагеря латыше Дегтяреве, так называемом «главном хирурге» и «начальнике войск Соловецкого архипелага». Солженицын воскликнул: «Это то, что мне нужно». «Так, – рассказывает Лихачев, – родилось название его книги – “Архипелаг ГУЛАГ”» [Лихачев 1999].

Подход к ГУЛАГу, применяемый и обосновываемый в данной книге, во многих отношениях отличается от подхода, преобладавшего в течение четверти века после того, как Солженицын опубликовал свой magnum opus. Изучение истории системы советских лагерей, которое начало довольно медленными темпами развиваться после открытия давних советских архивов, к настоящему моменту набрало беспрецедентные обороты. Существенным стимулом к такому прорыву стала публикация в 2004–2005 годах на русском языке эпохального семитомного собрания документов «История сталинского ГУЛАГа» [Безбородов 2004–2005].

С тех пор темпы изучения ГУЛАГа в международном масштабе ускорились, в особенности на русском, английском, французском и немецком языках, поскольку новый материал стал стимулом к новым направлениям анализа.

Самым инновационным моментом в новой волне исследований ГУЛАГа стало то, что они приобрели сопоставительный характер. При том что большая часть новейших трудов строится на углубленных тематических исследованиях, а не на системном освещении, ученые, прежде всего, стали четко осознавать, сколько разных типов лагерей с совершенно разными режимами существовало в Советском Союзе. В 2007 году Л. Виола обратила внимание на «неизвестный ГУЛАГ» спецпоселений, созданных во время принудительной коллективизации, – крестьянский мир, весьма отличный от лагерей, но также являющийся частью ГУЛАГа [Виола 2011]. Сами лагеря также сильно разнились. Вот лишь один яркий пример разнообразия лагерных режимов. Вяземлаг (названный по городу Вязьма в Смоленской области) в середине 1930-х годов получил задание построить стратегически важное шоссе Москва – Минск. Этот лагерь можно назвать полной противоположностью таких отдаленных заполярных лагерей, как Колыма, ужасающие, нечеловеческие условия которых описал Варлам Шаламов. Расположенный в центральном районе страны Вяземлаг фактически стал передвижным поселением, которое перемещалось по мере строительства шоссе. Лагерь имел контакты с местным населением и минимальную охрану, так как условия были относительно привилегированными, а содержались в нем узники с небольшими остаточными сроками заключения [Корнилова 2014][3]. В будущем историки, несомненно, станут уделять все больше внимания обобщению многочисленных тематических исследований и сопоставлению различных типов лагерей.

Метафора Солженицына, столь широко распространившаяся и столь долго используемая, была продуктивным образом поставлена под сомнение новейшими исследованиями. Хотя сам Солженицын, предполагая, что вся советская жизнь в большей или меньшей степени состоит из зон, как бы предвосхитил современные подходы, метафора архипелага часто использовалась, чтобы показать, что лагерный мир был настолько же замкнутым, насколько и географически отдаленным. Напротив, исследования XXI века подчеркивают тот факт, что многие лагеря имели «дырявые» границы и свободные группы населения могли смешиваться с несвободными[4]. В них также поднимается важная проблема сопоставительного плана, о которой речь пойдет ниже: размытые границы между вольным и подневольным трудом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

21 урок для XXI века
21 урок для XXI века

«В мире, перегруженном информацией, ясность – это сила. Почти каждый может внести вклад в дискуссию о будущем человечества, но мало кто четко представляет себе, каким оно должно быть. Порой мы даже не замечаем, что эта полемика ведется, и не понимаем, в чем сущность ее ключевых вопросов. Большинству из нас не до того – ведь у нас есть более насущные дела: мы должны ходить на работу, воспитывать детей, заботиться о пожилых родителях. К сожалению, история никому не делает скидок. Даже если будущее человечества будет решено без вашего участия, потому что вы были заняты тем, чтобы прокормить и одеть своих детей, то последствий вам (и вашим детям) все равно не избежать. Да, это несправедливо. А кто сказал, что история справедлива?…»Издательство «Синдбад» внесло существенные изменения в содержание перевода, в основном, в тех местах, где упомянуты Россия, Украина и Путин. Хотя это было сделано с разрешения автора, сравнение версий представляется интересным как для прояснения позиции автора, так и для ознакомления с политикой некоторых современных российских издательств.Данная версии файла дополнена комментариями с исходным текстом найденных отличий (возможно, не всех). Также, в двух местах были добавлены варианты перевода от «The Insider». Для удобства поиска, а также большего соответствия теме книги, добавленные комментарии отмечены словом «post-truth».Комментарий автора:«Моя главная задача — сделать так, чтобы содержащиеся в этой книге идеи об угрозе диктатуры, экстремизма и нетерпимости достигли широкой и разнообразной аудитории. Это касается в том числе аудитории, которая живет в недемократических режимах. Некоторые примеры в книге могут оттолкнуть этих читателей или вызвать цензуру. В связи с этим я иногда разрешаю менять некоторые острые примеры, но никогда не меняю ключевые тезисы в книге»

Юваль Ной Харари

Обществознание, социология / Самосовершенствование / Зарубежная публицистика / Документальное
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше

Сталкиваясь с бесконечным потоком новостей о войнах, преступности и терроризме, нетрудно поверить, что мы живем в самый страшный период в истории человечества.Но Стивен Пинкер показывает в своей удивительной и захватывающей книге, что на самом деле все обстоит ровно наоборот: на протяжении тысячелетий насилие сокращается, и мы, по всей вероятности, живем в самое мирное время за всю историю существования нашего вида.В прошлом войны, рабство, детоубийство, жестокое обращение с детьми, убийства, погромы, калечащие наказания, кровопролитные столкновения и проявления геноцида были обычным делом. Но в нашей с вами действительности Пинкер показывает (в том числе с помощью сотни с лишним графиков и карт), что все эти виды насилия значительно сократились и повсеместно все больше осуждаются обществом. Как это произошло?В этой революционной работе Пинкер исследует глубины человеческой природы и, сочетая историю с психологией, рисует удивительную картину мира, который все чаще отказывается от насилия. Автор помогает понять наши запутанные мотивы — внутренних демонов, которые склоняют нас к насилию, и добрых ангелов, указывающих противоположный путь, — а также проследить, как изменение условий жизни помогло нашим добрым ангелам взять верх.Развенчивая фаталистические мифы о том, что насилие — неотъемлемое свойство человеческой цивилизации, а время, в которое мы живем, проклято, эта смелая и задевающая за живое книга несомненно вызовет горячие споры и в кабинетах политиков и ученых, и в домах обычных читателей, поскольку она ставит под сомнение и изменяет наши взгляды на общество.

Стивен Пинкер

Обществознание, социология / Зарубежная публицистика / Документальное