Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

После вынесения приговора, как-то ночью, нас очень грубо разбудили и предложили приготовиться к выезду. Погрузили в машины, на которых было написано «Хлеб», буквально затолкали до невозможной тесноты. А я все удивлялась: откуда такая жестокость? Проехали немного, несколько женщин от духоты потеряли сознание, мы стали кричать и стучать. Машину остановили. Конвоиры вытаскивали обморочных и укладывали их прямо на дорогу. Свежий воздух их оживлял… Потом – опять духота и, наконец, остановка и погрузка в вагоны для перевозки скота, но вагоны с нарами, а на площадке перед дверями в полу небольшое отверстие, сантиметров 12–15, не больше, для естественных надобностей. На нарах – по двое (худеньким еще ничего, а тем, кто покрупнее, – уж больно тесно). Вскоре состав тронулся. Кормили селедкой и хлебом и ставили ведро воды. Утомительная дорога – потеряли счет дням. Куда нас везут, никто не знал. Наконец на рассвете остановка и выгрузка. Видим – станция «Потьма». Значит, это Мордовская республика. Здесь отбывают свои сроки раскулаченные. На подводы укладываем вещички – кто что прихватил при аресте. И вот затем такая картина. Лесная дорога, по ней тянется цепочка женщин разного возраста, за ними несколько подвод с вещами, спереди, сзади и по бокам – конвой из молодых солдат; гусеница кажется бесконечной: ведь как-никак целый железнодорожный состав. Шли долго, были привалы, ели хлеб. Очень хотелось пить. Если надо было присесть, то не стесняясь тут же, в толпе женщин… К вечеру подошли к высокому забору – наверное, в три человеческих роста. Ворота раскрылись и «проглотили» всю массу живых существ (Людмила, 1937) [Грановская 1991: 195].

Мы не знали, куда мы едем. Нас запихнули в камеры [в СИЗО] ждать, пока конвой приедет и заберет матрешки. Нас привезли на станцию, было холодно, зима, и мы сидели в воронках на морозе полтора часа и ждали поезд. Поезд прибыл, сначала они первых загрузили, потом – остальных мужчин и женщин.

Отделения в поезде были рассчитаны на четверых, но нас туда загружали по десять человек, вместе с нашими вещами. Десять человек, все с сумками, в одном плацкартном отделении… Мы ехали в прямом смысле один на другом целый день. Некоторые девушки, которые ездили с нами, пошли дальше; мы ездили все вместе, несмотря на то что они были несовершеннолетние. ВИЧ-положительные, туберкулезники должны же ехать отдельно, но мы все были вместе. Нам разрешалось ходить в туалет один раз за 12 часов. Кормили нас по тюремным нормам – банку сухого пюре, хлопья овсянки, – но не давали горячей воды, чтобы их приготовить… Это был кошмар… Надзиратель был молодым парнем, и он сказал, что мы должны развлекать его, шутить. Это было ужасно… так унизительно… У одной девочки была очень высокая температура, но конвой сказал, что она сама ее набивает. Она обливалась потом весь день, ходила мокрая, и ей не разрешали ходить в туалет одной: она обязана была быть с сопровождением. Она сделала два шага и упала, они просто затолкнули ее обратно на койку (Соня, 2007)[638].