Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В России жестокость транспортировки была присуща дореволюционной ссылке, где осужденные носили железные кандалы, вынужденно совершали длительные переходы, отдыхали в плохо построенных транзитных тюрьмах, их рацион был сильно ограничен, они не получали медицинской помощи [Wood 1989: 200]. К началу XX века «исходящие из здравого смысла практики», связанные с работой конвойных, уже установились, но достойное обращение с заключенными, очевидно, в их число не входило. По всей видимости, впоследствии не происходило никаких существенных подвижек ни в устоявшихся правилах поведения охраны, ни в распорядке дня, ни в привычках, ни в повседневной жизни. В наше время конвой представляет собой одно из наименее заметных подразделений Федеральной службы исполнения наказаний и остается на периферии инициатив по ее реформированию. Процесс транспортировки полностью выпадал из поля зрения наблюдателей в области прав человека, родственников и адвокатов – как раз потому, что его так трудно зафиксировать во времени и пространстве[658].

В ответ на вопрос, который я задала бывшему заключенному весной 2011 года, – о том, почему в XXI веке транспортировка должна быть таким тяжелым испытанием, – я получил однозначный ответ: потому, что именно в этом и состоит ее смысл. Далее мой собеседник перечислил привычные ужасы:

Ты совершенно неустроен, у тебя нет никакой стабильности; ты постоянно в движении и постоянно, постоянно у тебя происходят эти обыски… на этапе ты не можешь достать свою еду… ты вынужден есть то, что тебе дают – это всё страдания. В то же время ты окружен незнакомцами. Это очень раздражающая, нервирующая обстановка. В конце концов, ты никогда не знаешь, чем все закончится, – вот почему это наказание (бывший заключенный, интервью взято в 2011 году).

Другая информантка, также бывшая заключенная, убеждена, что транспортировка специально организована таким образом, чтобы сломить заключенных еще до того, как они попадут в колонию:

Вы понимаете, они уже жертвы, сломленные, и поэтому они следуют режиму колонии. Эта постыдная система означает, что униженный человек просто хочется выбраться отсюда, сбежать, чтобы это закончилось. Она поступает, так сказать, свежим мясом. Те, кто прошел через это уже однажды, знают, как это, что происходит тут, и они хоть и ненавидят тут всё, но ничего не делают, они ничего не делают. Почему? Это порочный круг, понимаете? Вот так, когда она приезжает в колонию, она уже сломленная. Ее личность разрушена, она потеряла свой разум (Марина, 2009).

У нас нет доказательств того, что конвойные следуют каким-то инструкциям, согласно которым транспортировка должна стать для осужденных тяжелым испытанием, но существуют устоявшиеся ритуалы, ведущие к унижениям и деградации. Среди таких ритуалов можно назвать требование, чтобы от автозака к столыпинскому вагону заключенные передвигались бегом, при этом порой уворачиваясь от дубинок конвойных и от зубов лающих собак; запрет на посещение туалетов, кроме как в строго определенное время; постоянное нахождение в толпе; а также сокрытие от заключенных сведений о том, где они находятся и куда их везут: «Прежде всего, они не говорят тебе, куда тебя посылают… Мы понятия не имели об этом, и когда нас вызывали на этап, они не говорили – куда. Об этом не говорят. Мне сказали, это секрет. Ты готовься, на этап – и это всё» (Люда, интервью взято в 2009 году).

В защиту практики, принятой в Соединенных Штатах, пенитенциарную систему которых часто сравнивают с российской, надо сказать, что здесь транспортировка заключенных в исправительные учреждения обычно происходит быстро и заключенные знают, куда их везут. Процесс перевозки осужденных на дальние расстояния не является карательной мерой. А в России является, и так было всегда.

«Тюремная ссылка» как суровое наказание