Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

Хотя функции западносибирского ГУЛАГа одновременно включали как экономическую, так и политическую составляющие, находившиеся между собой в некотором противоречии, имеется ряд убедительных причин рассматривать ГУЛАГ в первую очередь сквозь призму политики. Возможно, наиболее важным является то, что чрезвычайно высокий уровень смертности в данном регионе во время войны стал следствием недостаточного внимания администрации к производительности труда при одновременной дороговизне содержания как кадрового состава ГУЛАГа, так и самих заключенных. С января 1942 по август 1943 года УИТЛК по Новосибирской области теряло не менее 1,87 % заключенных ежемесячно. Наиболее высокий показатель пришелся на май 1942 года – 3,52 % [Красильников 1999: 89–90]. В 1943 году Новосибирским обкомом была сформирована инспекционная бригада для изучения условий содержания заключенных, работающих в оборонной промышленности [Красильников 1997: 282–285]. В отчете этой комиссии отмечался огромный рост смертности и числа инвалидов, особенно в 3-м Кривощековском подразделении, задействованном на строительстве комбината № 179. Если в январе 1943 года всего умерло 2,2 % заключенных, занятых в военном производстве Новосибирской области, в феврале – 2,9 %, в марте – 2,6 %, то в 3-м Кривощековском только в марте смертность составила 5,4 %. Заметим, что приведенные цифры отражают лишь месячные потери, переход же на годовые дает огромные показатели, значительно превышающие средние по ГУЛАГу в целом. В своей недавней книге Алексопулос отмечает более суровые условия содержания заключенных в неприоритетных ИТЛ и ИТК по сравнению с известными лагерями, например с Норильским, а имеющаяся статистика смертности по Западной Сибири полностью это подтверждает [Alexopoulos 2017: 183–207].

Недостаток продовольствия в военный период и переутомление приводили к тому, что борьба за выживание в лагерях вступала в более жесткую фазу и заключенные часто сражались между собой за скудную пищу. Один из заключенных, Д. Е. Алин, работавший на авиационном заводе имени Чкалова № 153, вспоминал, что хотя с начала войны нормы и были резко сокращены, но даже мизерные 260–460 граммов хлеба с небольшим количеством каши обеспечивали существование на первое время[307]. Кроме того, многие дополняли свой рацион продуктами, которые присылали родственники. Однако по мере того, как война затягивалась, положение становилось все более тяжелым. К началу 1942 года заключенные лагеря, в котором находился Алин, начали делить обычный суточный паек на пять частей и скрытно приносить в зону ломы и другие предметы (даже топоры), которые можно было использовать в качестве оружия, но не с целью попытки побега, а для защиты собственного пайка или для принуждения других заключенных отдать свою еду. Алин вспоминает случай, когда наткнулся на труп недавно прибывшего лагерника с проломленной головой. Это оказался его дальний родственник, убитый за маленькую миску каши. Сам же Алин к осени 1942 года был истощен до такой степени, что однажды потерял сознание на работе и считал себя счастливчиком, выжив в лагерном лазарете, в котором «люди мрут как мухи» [Алин 1997: 137–138].

Многие заключенные становились инвалидами и просто не могли работать, а некоторые, попав в эту категорию, даже получали досрочное освобождение. Касаясь вопроса инвалидности, бригада УИТЛК 1943 года отмечала в своем отчете:

Этот контингент на основании директивы НКВД СССР, НКЮ СССР и Прокурора Союза от 23 октября 1942 г. за № 467/18–71/117с из лагеря досрочно освобождается, так как является большим бременем для лагеря. На 1 апреля с. г. врачебными комиссиями при ИТЛ в результате медицинского освидетельствования признано инвалидами 7 491 чел. Из них досрочно освобождено 2 917 чел., и умерло 875 чел. [Красильников 1997: 282–283][308].