Феномен языка в философии и лингвистике. Учебное пособие

4. Для понимания текста необходимо знание языковых знаков, т. е. знание того, что обозначается или символизируется с помощью языковых знаков.

Пониманию словесных знаков способствует знание вещей, которые обозначаются этими языковыми знаками, ср.: «Незнание же вещей делает неясными и фигуральные выражения, так как мы не знаем природы ни живых существ, ни камней, ни трав или других вещей, которые часто упоминаются в Писании по сходству их с чем-либо другим». Все вещественные имена употребляются в текстах ради какого-либо подобия.

Для понимания тайн уподобления в священных текстах необходимо знать числа (= символику чисел), например, десятеричное число, сорок, три, пятьдесят. Без знания чисел иногда невозможно развязать «фигуральный узел» в высказывании и выйти на подлинный смысл. Устойчивость словесных знаков создается за счет произвольной, а не природной связи их формальной (звуковой, начертательной) и значимой сторон, т. е. благодаря их соотношению по соглашению и всеобщему установлению (= конвенциональности).

5. Определения-высказывания выявляют не только истину, но и утверждают ложь, поскольку они могут быть соотнесены как с объективно существующим, так и с объективно несуществующим фактом.

Осуждая ложные умозаключения, называемые софизмами, Августин все же допускает, что «софистической называется также речь не лукавая, но, однако, более пространная, чем подобает для убедительности, и стремящаяся к словесным украшениям» Однако истинность связей между словами в утверждениях разного рода не устанавливается, а лишь наблюдается, выявляется людьми ср.: «сама истинность связей установлена не людьми, но прослежена ими и воспринята». Иными словами, истинность связей абсолютна.

Определения могут служить не только выявлению истины, но и утверждению лжи, которая бывает двух видов. «Один из них: то, что вовсе не может быть (напр. "7+3=11"). Другой: то чего нет, но что может быть (кто-то говорит, что шел дождь, хотя его не было)». Таким образом, первое отношение, которое явно противоречит объективной истине (ср.: «Знание чисел происходит по обнаружению людьми в природе вещей»), можно было бы позволить себе назвать абсолютной ложью; а второе отношение, которое является не соответствующим объективному положению дел на какой-то момент времени, точнее было бы назвать относительной ложью, или вероятностью.

Однако дело даже не в уточнении видов лжи. Дело в том, что в первом случае речь идет о ложном определении результата какого-то объективно существующего отношения, т. е. ложно понятого смысла этого отношения. При этом не следует забывать, что высказывание «становится ложным» не само по себе, а по причине несоответствия объективному положению дел.

В другом случае, истинное определение может соответствовать двум объективно возможным фактам – «дождь шел» и «дождя не было». Истинность или ложность проявляется не в высказывании и не в самом факте, как существующем или несуществующем в реальности, а в соотношении высказывания с данным фактом. Таким образом, на предмет ложности или истинности верифицируется само отношение, как в первом, так и во втором случае – несоответствие или соответствие. Августин не может допустить ложности библейских изречений ни по определению, ни по сути. Он может говорить только о ложности понимания этих изречений вследствие того, что человек, их читающий, неправильно соотносит данные изречения с обозначаемым объективным явлением, которое может быть истинным (дождя не было) или ложным («дождь шел»).

6. Диалектика помогает понять, а риторика используется для того, чтобы выразить каким-то способом понятое.

Заслуживают внимания рассуждения Августина о пользе риторики и диалектики. Оказывается данное искусство «нам нужно применять скорее для того, чтобы высказывать то, что уже понято, чем для того, чтобы еще понимать». Запутанность, замысловатость и громоздкость риторических «заключений, определений и разделений» может даже затемнить истинный смысл уже понятого. Чтобы избежать ошибки, необходимо придерживаться правила: «Ничего лишнего!». Гораздо более полезным автор считает толкование двусмысленных знаков и познание знаков неизвестных. Но это уже задача не риторики и не диалектики, а, как выясняется, задача искусства толкования текстов, т. е. герменевтики.