Феномен Солженицына

И вот, 29 марта 1985 созываются Слушания – не какой-нибудь малой комиссии, не подкомитета, нет – но Комитета по иностранным делам Сената Соединённых Штатов! Душа тех Слушаний – из ведущих демократов Соединённых Штатов достопочтенный Клейборн Пелл, джентльмен из штата Род-Айленд. Это высокое заседание должно, наконец, расследовать Загадку, каким образом проверенная – и сугубо подконтрольная – американская радиостанция могла так необузданно вкинуться в пучину антисемитизма – и как этот наглый Солженицын умудрился использовать американские деньги на пропаганду, враждебную Америке?..

(Там же)

Поначалу он решил на все эти обвинения не отвечать:…

Хотел я замкнуться в работе – нет, не дадут? нет, вытягивают на бой? Как они провоцируют и ждут, чтобы я «ответил на критику в прессе» (ну точно как в СССР!), как они жаждут, чтобы я принял согбенную позу обвиняемого. Но – не пошевельнусь, пусть выговорятся. (В те дни у Али записано: я вполне готов, что травля будет возрастать и до самой моей смерти, заложит всё небо.) Брань в боку не болит, очей не выест. Сдюжаем. Не рассчитали противники, как остойчив мой характер, я – гнаный зверь. Этот шквал я перестаивал спокойно…

Но Аля переживала эту безотбойную атаку на нас – остро. В отличие от меня – она чувствовала себя реальной жительницей этой страны, где ей приходилось общаться, сноситься, делать дела общественные и личные, организовывать разные виды защиты распорядителей нашего Фонда в СССР. И ещё больнее: наши дети жили в этой стране как в своей реальной, пока единственной – и сколько лет ещё им тут предстояло, и вся эта брань не могла не стеснить их, озадачить. И Аля хотела, чтобы я теперь стал активно обороняться. Мои доводы, что надо перестоять, перемочься, доброе молчание чем не ответ? – не убеждали её…

И вот в середине июля 1985 получаю письмо от Ричарда Гренье: что сейчас некая «специальная ситуация», по которой не решил бы ли я преодолеть своё отвращение к интервью и высказаться? В связи с конфликтом вокруг обвинений в антисемитизме он уполномочен самим издателем «Нью-Йорк таймс» А. М. Розенталем – написать о том статью, и будет писать её под прямым наблюдением издателя… Он опросит около двадцати «экспертов», чтобы составить балансный отчёт. Но: я могу овладеть этим процессом раньше других, если решу высказаться сам, и тем могу прекратить все дебаты… Заверяет, что во всей Америке я не найду более пылкого доброжелателя… Просит дать ему интервью.

Аля склоняла меня дать. Она считала: «Так можно выиграть! самим перейти в атаку!» Я отклонял начисто: я должен перемолчать их на большом отрезке времени и так приучить к сдержанности, отучить от визга. Она спорила: «Нельзя ко всем нападкам относиться как блаженненьким». Потом стала смиряться, записала: «Пожили в славе, поживём и в поношении».

А я твёрдо уверен: моя правда теперь – в молчаливом выстаивании нескольких лет. Медведю зима заобычай.

И всё-таки – «Нью-Йорк таймс», не иголка в стогу. Интервью – нет. Но вместо того решили: напишу ему письмо, обозначу всё ясно. Форма частного письма к понимающему человеку – она сама располагает высказаться глубже.

(Там же)

Но «высказаться глубже» у него не получилось. Высказывание вышло не больно внятное. Я бы даже сказал – уклончивое:

17июля 1985

Дорогой г-н Гренье!..

…Что касается ярлыка «антисемитизма», то это слово, как и другие ярлыки, от необдуманного употребления потеряло точный смысл, и отдельные публицисты и в разные десятилетия понимают под ним разное. Если под этим понимается пристрастное и несправедливое отношение к еврейской нации в целом – то уверенно скажу: «антисемитизма» не только нет и не может быть в моих произведениях, но и ни в какой книге, достойной звания художественной. Подходить к художественному произведению с меркой «антисемитизм» или «не-антисемитизм» есть пошлость, недоразвитие до понимания природы художественного произведения. С такой меркой можно объявить «антисемитом» Шекспира и зачеркнуть его творчество.

Однако, кажется, «антисемитизмом» начинают произвольно обозначать даже упоминание, что в дореволюционной России существовал и остро стоял еврейский вопрос. Но обэтом в то время писали сотни авторов, в том числе и евреев… – и недостойно было бы сейчас историку того времени делать вид, что этого вопроса не было… Надо изучатьисторию, как она была, подчиняясь лишь требованию исторической истины, а не оглядываясь на возможную сегодняшнюю цензуру, «что скажут» или «как это будет принято» сегодня…

Если хотите, Вы можете использовать это моё письмо в любой форме для Вашей статьи.

(А. Солженицын. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов)

При таком раскладе получается, что в его, солженицынском понимании антисемит – тот, кто сознательно «облыгает» еврейский народ. А кто говорит о евреях то, что сам считает правдой, антисемитом отнюдь не является, какой бы неприятной эта правда ни была.