Феноменология духа

Если рассматривать это погружение внутрь себя самого, то для сознания в-себе-сущая субстанция есть знание как его знание. Как сознание оно разделено на противоположность себя и предмета, который для него есть сущность; но именно этот предмет есть то, что совершенно «прозрачно», это — его самость, и его сознание есть только знание о себе. Вся жизнь и вся духовная существенность ушла обратно в эту самость и потеряла свое отличие от самого «я». Моменты сознания поэтому суть эти крайние абстракции, из коих ни одна не стоит на месте, а теряется в других и их порождает. Это смена несчастного сознания самим собою, но смена, которая для самого этого сознания происходит внутри его и которая сознает себя понятием разума, а это понятие есть несчастное сознание только в себе. Для разума как сознания абсолютная достоверность себя самого непосредственно обращается, стало быть, в некоторое отзвучание, в предметность его для-себя-бытия; но этот созданный мир есть его речь, которой оно внимало столь же непосредственно и эхо которой только к нему возвращается. Это возвращение не имеет поэтому того значения, что оно здесь в себе и для себя; ибо сущность для него — не какое-либо «в себе», а оно само; столь же мало оно обладает наличным бытием, ибо предметное не доходит до того, чтобы быть «негативным» действительной самости, подобно тому как эта последняя не доходит до действительности. Ему недостает силы отрешения, силы сделаться вещью и выдержать бытие. Оно живет в страхе, боясь запятнать великолепие своего «внутреннего» поступками и наличным бытием; и дабы сохранить чистоту своего сердца, оно избегает соприкосновения с действительностью и упорствует в своенравном бессилии отречься от самости, доведенной до крайней абстракции, и сообщить себе субстанциальность или превратить свое мышление в бытие и довериться абсолютному различию. Пустопорожний предмет, который оно себе создает, оно поэтому наполняет теперь сознанием пустоты; его действование есть томление, которое, само превращаясь в лишенный сущности предмет, только теряет себя и, превозмогая эту потерю и попадая обратно к себе, обретает себя лишь как потерянное; в этой прозрачной чистоте своих моментов оно — несчастная, так называемая прекрасная душа, истлевающая внутри себя и исчезающая как аморфное испарение, которое расплывается в воздухе.

3. Зло и его прощение

Но это тихое слияние бессильных существенностей улетучивающейся жизни следует взять еще в другом значении — в значении действительности совести и в явлении движения последней, и рассмотреть совесть как совершающую поступки. — Предметный момент в этом сознании определился выше как всеобщее сознание: знание, знающее себя само, в качестве «этой» самости отлично от другой самости; язык, на котором все взаимно признают друг друга добросовестно совершающими поступки, это всеобщее равенство, распадается на неравенство единичного для-себя-бытия; каждое сознание из своей всеобщности столь же прямо рефлектировано в себя; вследствие этого необходимо появляется противоположность между единичностью по отношению к другим отдельным лицам и единичностью по отношению ко всеобщему; это отношение и его движение мы и рассмотрим. Иными словами, эта всеобщность и долг имеют попросту противоположное значение определенной исключающей себя из всеобщего единичности, для которой чистый долг есть лишь выступившая на поверхность и обращенная вовне всеобщность; долг заключается только в словах и имеет значение некоторого бытия для другого. Совесть, сначала лишь негативно направленная на долг как на «этот» определенный имеющийся налицо долг, чувствует себя свободной от него; но так как она наполняет пустой долг некоторым определенным содержанием, заимствованным из себя самой, то у нее есть положительное сознание того, что она в качестве «этой» самости создает себе содержание; ее чистая самость как пустое знание лишена содержания и определения; содержание, которое она сообщает своей чистой самости, заимствовано из ее самости как «этой» определенной самости, из себя как природной индивидуальности, и когда она говорит о добросовестности своих поступков, она, конечно, сознает свою чистую самость, но в цели своих поступков как в действительном содержании она сознает себя как «это» особое единичное и как противоположность тому, что она есть для себя и что она есть для других, как противоположность между всеобщностью или долгом и своей рефлектированностью из нее.

(α) Конфликт между добросовестностью и лицемерием