Фенрир. Рожденный волком

— Потому что Христос оставил меня.

— Но ведь Он всегда рядом и готов снова тебя принять.

— Его не было рядом, когда я просил Его об этом. Зато нашлось кое-что другое.

Ворон убрал руки от свечи. Свет вдруг заиграл на золоте алта­ря — танцующий в темноте огонек превратил металл в жидкость.

— Что же?

— Другой путь.

Лошадь переступила с ноги на ногу, и пламя свечи затрепетало от сквозняка. Ворон закрыл лицо руками, как будто горюя, его изуродованная голова стала золотистой в лучах теплого света. Он тихо проговорил:

— Иисус оставил меня. Я молился, а Он меня оставил.

В темноте, словно проступая сквозь толщу воды, возник силуэт. Это было то дитя, которое Жеан видел на речном берегу: чудовищ­но изнуренная голодом, брошенная девочка с худым осунувшимся лицом. Ворон не замечал ее, и Жеан не стал обращать его внима­ние на девочку, опасаясь того, что может сделать чародей. Пока Во­рон смотрел в пол, Жеан махнул рукой, пытаясь прогнать ее. Де­вочка не шелохнулась, просто стояла и глядела на него, и ее лицо казалось в темноте белой маской.

— Мои родители — бедняки из ближайшей деревни, у них было много сыновей и дочерей. Я не родной их ребенок, а найденыш, мо­нахи заплатили матери — женщине, которую я называл матерью, — чтобы она выкормила меня. И я оставался в их семье до пяти лет, пока не умер отец. Тогда монахи из милосердия взяли меня сюда. Они обучали меня, кормили и собирались сделать одним из них.

— То воистину была воля Христа, — сказал Жеан.

— Воистину. Жизнь в монастыре у мальчишек была не так уж трудна, и я мог время от времени ходить в долину и навещать род­ных. Особенно я любил сестру.

— Лучше стремиться к Христу, чем возвращаться к земным при­вязанностям, — заметил Жеан.

Он говорил почти механически, озвучивая те прописные исти­ны, которые были вложены в него, давая те советы, которые дава­ли ему. Казалось, будто слова были той самой ниточкой, за которую он мог ухватиться, чтобы спастись от гнева, нарастающего внутри и грозящего уничтожить того человека, каким он когда-то был.

— Я так не думаю, — возразил Хугин. — Сестра уж точно значи­ла для меня больше, чем Бог. Мать занималась хозяйством и другими детьми, отец умер, и все свои нежные чувства я сосредоточил на се­стре. Когда я пробыл в монастыре пять лет, она заболела лихорадкой.

— Она умерла?

— Она умерла бы, если бы я ничего не делал.

— Ты молился?

— Да. И я умолял аббата послать за лекарем. Он заявил, что в до­лине полным-полно маленьких девочек, и если одной станет мень­ше, Господь не огорчится. Он захотел бы спасти крестьянского сы­на, который может пасти скот, строить и сражаться во имя Христа, но только не одну из сопливых девчонок.

— Он рассуждал неправильно, — сказал Жеан.

— И это стоило ему жизни, — сказал Ворон. Он окончательно избавился от прежней слабости. От гнева его голос зазвучал уве­ренно, мощно и звучно.

Жеан не мог ответить. У него кружилась голова. В носу снова стоял запах той жижи из-под снега. Ярость сгущалась внутри него. Он силился подавить ее, напоминал себе о цели путешествия: узнать, почему этот негодяй преследует госпожу Элис, понять, в чем причина, чтобы защитить ее.

— Я пришел к ней, я знал, что она умирает. Моя мать позвала од­ну женщину с гор, женщину, которая придерживалась старой ве­ры, которая когда-то сожгла себе лицо, чтобы овладеть своим ис­кусством. Она и рассказала мне, что эта долина — место особенное. Церковь была построена на источнике, посвященном старинному богу, мертвому богу, богу повешенных, хранителю удивительных рун. Римляне утверждали, что, когда они пришли сюда, здесь сто­ял храм Меркурия. Но я знаю его под другим именем: Один. Неко­торые называют его Вотаном, Воданом, Годаном, Христом.

— Христос не имеет никакого отношения к этим идолам, разве что ниспровергает их. — Жеан теперь пристально смотрел на Во­рона, силясь удержаться от... от чего?

— Твой бог так же жаждет крови, как и те, которым люди покло­нялись с начала времен, — заявил Хугин. — Ответь мне, когда пер­вый камень попал в первого мученика, когда Стефан пролил кровь за Христа, разве твой бог не улыбался?

Жаждет крови. Ощущения, испытанные в те минуты, когда его терзал Серда, снова вернулись — вкус плоти во рту, текучая сила, наполняющая тело по мере того, как теплая кровь сочится в горло. Тогда это представлялось чудовищным, однако сейчас воспомина­ние вовсе не казалось Жеану таким уж ужасным, оно было даже приятным.

— Богу нужна была смерть. Долине нужна была смерть. Знахар­ка показала мне тройной узел. — Руки Ворона лениво нарисовали в воздухе изображение. — Три в одном, ожерелье мертвого бога, петля, которая затягивается в одну сторону, которую невозможно растянуть обратно. Я отправился к аббату в его погреб. Он успел напиться, и мне было нетрудно сделать то, чего хотел бог.

У Жеана пересохло в горле. Глаза девочки как будто пронизыва­ли его насквозь. Он понимал, что отчаянно нуждается в глотке во­ды, отчаянно нуждается в пище. Жеан облизнул губы. Вкус того, что он нашел под снегом, стоял во рту, однако не насыщал, а лишь распалял желание найти еще.