Фэнтези-2005

Идет Черт, о Сартре думает и по сторонам поглядывает. Не позднее еще время, ходит народ туда-сюда. Принюхался Черт по привычке — не пахнет ли где грехом? Дрогнул ноздрями да чуть не задохнулся. Всюду, всюду дух грешный! И такой густой, что с непривычки обмереть можно. Не поверил Черт даже, в душу первого встречного заглянул. Эхма, что в душе-то! Мечтает душа, как рассмотрят в инстанции письмо анонимное, которое три дня назад в ту инстанцию отправлено. Рассмотрят, меры примут. Черт — в другую душу, а там и вовсе мрак. Вспоминает душа, как врагов лютых к стенке кирпичной ставила, как сапоги да галифе, еще теплые, с дружками своими делила. Помотал черт башкой ушастой, высмотрел на улице дивчину пригожую. Уж у такой в душе иное совсем будет!

И вправду — иное. Умел бы Черт краснеть, покраснел бы до кончиков ушей своих собачьих. А тут и не покраснеешь даже. Одно осталось — лапой когтистой махнуть. Махнуть — и ночлег искать приниматься. Потому как это в дни прежние можно было к знакомой ведьме заглянуть или в шинке пристроиться. А теперь, да еще когда в паспорте сплошные «минусы»…

Повезло Черту — порой и такое случается. Дошел он до места, где прежде постоялый двор был, где чумаки, что из Крыма ехали, шеляги свои чумацкие пропивали, а там он и есть, двор постоялый! Почти такой же, только стены кирпичные, да на вывеске «Дом колхозника» значится. Обрадовался Черт, заулыбался даже. Ведь там, где торгуют, там ему, Черту, и место, как бы времена ни менялись. Достал он бумажник, подсчитал наличность (три червонца всего оказалось). «Хватит ли?» — подумал. Решил: «Хватит!» Зашел в ларек ближайший, взял две скляницы зеленого стекла с белыми «бескозырками» — и на порог. А как чемодан свой фибровый под койку бросил, так и пошел со сторожем местным знакомство сводить. Ведь на постоялом дворе черт всегда своего сыщет.

Между тем и ночь настала — та самая, рождественская. Ясная ночь, тихая. Вот и месяц остророгий над райцентром показался. Показался, блеснул боком серебряным.

И пропал, словно и не было.

Гражданин Сатанюк в ту ночь на службе пребывать изволил. Не один — с чертом Фиониным и со всем прочим своим кагалом чертячьим. Обнаглело бесово семя, адово племя! Вместо того чтобы в Пекло спешить, пока кочеты голос не подали, решили они честь по чести Рождество запрещенное справить. Мол, прежде ваш верх был, теперь наш настал. Навсегда!

В кабинете и гуляли. В наши дни начальство больше бани предпочитает, а в те годы какие бани? Одна на весь город — и та на ремонте второй уже год. Но и в кабинете устроиться можно, особенно если кабинет непростой. Тут тебе стол — всем столам стол, быка колхозного уложить можно, а тут дверца в горницу укромную. Называется горница «комнатой личного отдыха», а какого именно, начальству виднее. Гуляй — не хочу!

Вот и гуляли. Стол бутылками заставили, закуски, только что с базы доставленные, кругом разложили. К закускам — патефон с пластинками польскими и румынскими, а к патефону — молодицы одна другой краше. Хоть и не чертовки, а хороши! Звенят рюмки, поет-гремит патефон, заморский танец танго танцевать так и манит. Хохочут молодицы, улыбаются зазывно, на двери горницы скрытой кивают. Вот она, жизнь чертячья, иной нам и не надо!

Почти до самой полуночи гуляли-безобразничали. А потом велел гражданин Сатанюк черту Фионину в окошко выглянуть. Жарко ему, начальнику чертячьему, стало, вот и решил узнать: хороша ли погода. Если хороша, если тихо, так отчего бы кости не размять, не прогуляться всем кагалом чертовым по улице? Мол, прежде мы, черти, прятались, а теперь же — наше время!

— Ну, чего, Фионин? — вопросил гражданин Сатанюк. — Снега нет ли?

— Никак нет, — вздохнул тот. — Ни снега нет, ни Месяца нет. Украли, видать!

— То есть как — украли?.. — взревел гражданин Сатанюк сиреной пароходной.

Не доревел. Обрезало.

А наш Черт меж тем давно уже по улицам гуляет. Сторож со двора постоялого не бойцом оказался — с полутора скляниц храпака задал, с иными же прочими знакомство свести пока не вышло. Так почему бы и не выйти на улицу в такую ночь, особенно если в Пекло не гонят?

Вот и ходит себе Черт вдоль улиц. Не просто так — вспоминает. И ведь есть чего, есть! Вот тут, прямо, где теперь памятник, серебрянкой смазанный, шинок стоял. Всем шинкам шинок, до самой Полтавы — да что Полтавы! — до Киева слава о нем летела. Приезжали в тот шинок паны важные, дивились. Что за притча? И горилка вроде бы та, что всюду, и сало, и пампушки с чесноком. Та — а все же иная, куда как иная! Хлебнешь, зажуешь, занюхаешь — и в свой Киев возвращаться расхочется. А уж когда скрыпицы играть начинали!.. Все дивились, Черт не дивился. Содержал тот шинок его давний приятель, ведьмак, который всей местной нечистью верховодил. Ох и славный шинок был! Там Черт и познакомился с панычом из Больших Сорочинцев, что страсть как про чертей байки слушать любил. Слушать, записывать — и сочинять. Добрый был паныч, только худо кончил. Плохо от черта к попу кидаться!