Фэнтези-2006

— Знаю, — лицо Яноша сразу поскучнело. В его семье агаров ненавидели даже больше, чем в доме господаря, но сила была на стороне короля и церкви, которым нравилось держать в одной запряжке кошку и собаку. Считалось, что Агария и Алат объединились добровольно. Как бы не так! Сидящий в Крионе хитрохвостый агар с двойной короной на плешивой голове спал и видел превратить алатов в баранов для стрижки. Зимой ему стрельнуло в голову привязать дом Мекчеи к Агарии еще крепче. Отцу предложили на выбор — либо отдать в Агарию дочь, либо женить сына на агарийке.

Витязи не торгуют сестрами и дочерьми, а жена — не стена, можно и подвинуть. Господарь при полном согласии семьи и вассалов выбрал меньшее из зол. И теперь Миклош должен привезти это зло, которое зовут Шарлотта-Рафаэла, в свой дом.

Наследник решительно подкрутил темный ус и поправил шапку с журавлиным пером.

— Не робей, Янчи, вывернемся. Считай это охотой.

— Отродясь на мармалюц [17]не охотился, — огрызнулся Янош, — ну да пересолим да выхлебнем.

2

У Миклоша Мекчеи были черные глаза, дерзкие и веселые. Самые красивые в мире, Рафаэла смотрела в них и не понимала, как она прожила без алатского витязя почти семнадцать лет. Подумать только, утром она едва не расплакалась, узнав об отцовском решении. А сейчас готова идти в Алат пешком через все горы и реки.

— Прекрасная Рафаэла покажет мне сад? — поклонился Миклош, и отец довольно улыбнулся.

— О, да, сударь, — пролепетала девушка и поднялась, благословляя мать, заставившую ее надеть лучшее платье — белое с изумрудной, в цвет глаз, отделкой. Миклош тоже улыбнулся и подал даме обернутую плащом руку. Вздрогнула, выронила хрустальный бокал мать, кто-то, Рафаэла не поняла кто, пробормотал «к счастью». Дядя Карл, отец Анны, громко заговорил о соколиной охоте, Миклош тронул свободной рукой темный ус:

— Если прелестная Рафаэла боится, что роса намочит ее милые ножки, найдется рыцарь, готовый нести ее хоть до Рассветных садов.

Прелестная Рафаэла предпочла идти сама, хотя ноги держали плохо, а голова кружилась, как в детстве, когда она нечаянно хлебнула сливовой наливки. Миклош что-то говорил, она понимала и не понимала одновременно, потому что главное было в другом, в том, что он здесь, рядом. Он нашел ее, а ведь они могли никогда не встретиться. Как страшно!

— Что ответит моя богиня? — Требовательный голос прорвался сквозь сияющую стену, отделившую Аэлу от ставшего вдруг прошлым мира. — Могу ли я надеяться?

На что? От нее что-то зависит, что-то важное для него? Да она отдаст ему все — сердце, жизнь, душу, только б он не исчез, не рассыпался белыми лепестками, как рыцари ее снов!

— Прелестная Рафаэла молчит, но молчание может значить так много. Оно может убить, а может дать жизнь.

— Что? — выдохнула девушка. — Что я должна сделать?

— Богиня не может быть никому должна — Голос алата стал хриплым, словно он был болен. Или это она больна? — Но я воин, я должен знать правду. Если прекрасная Рафаэла велит мне уйти, я уйду. Я смогу жить, смогу сражаться, но мир для меня погаснет.

Она все еще не понимала, только сердце билось часто-часто. Миклош опустился на колено и склонил голову.

— Каков будет приговор?

— Приговор? — пролепетала девушка. — Приговор?..

— Рафаэла отдаст мне свою руку, — витязь резко поднял голову, в темных глазах сверкнули золотые искры, — и сердце?

Аэла вздрогнула, лунный свет разбился о шитую золотом перевязь любимого. Из раскрытых окон донеслись звуки лютни — пришел менестрель, тот самый, что пел о любви, победивший саму смерть.

— Рафаэла, — шептал Матяш, — одно слово, только одно. Да или нет?

— Не здесь, — девушка, поразившись собственной смелости, схватила чужую руку, горячую и сильную, — не здесь. Идем.

Они бежали через белую от ночных маков поляну, а вокруг плясали светлячки. А может, это были звезды? Матяш молчал, но, когда Аэла споткнулась, подхватил ее на руки.

— Куда? — спросил он, и девушка, не в силах ответить, махнула рукой вперед, туда, где заросли были всего гуще, но сквозь них упрямо светилась зеленая звезда.

— Голубка, — шептал Матяш, — белая голубка с зелеными глазами… Моя голубка…

Поляна кончилась, над ними сомкнулись усыпанные невидимыми в темноте колокольчиками ветки, пылающие щеки остудила роса. Сюда музыка не доносилось, но где-то рядом заливался соловей.

— Куда? — повторял Матяш, и Аэла, все еще не в силах говорить, показывала.

Заросли барбариса, поляна уже увядших примул, форелевый ручей, живая изгородь, старая акация… Девушка тронула Миклоша за плечо, не находя нужных слов.

— Это здесь? То, что ты хочешь мне показать?

Это здесь, но как рассказать о повязанной ночью ленте, засыпанном колодце, алой бабочке, предсказавшей счастье?

— Миклош…

— Да?

— Это… Это очень старое место. Раньше тут было… Были…

— Сюда приходили спутники прежних? — В голосе Миклоша не было удивления, напротив. — В Алате много таких мест — Вешани, Радка, Сакаци…