Кошель был большим, шитым золотом и тяжелым. Страшно подумать, сколько в нем было серебра. Только бросил его не господарь, а тот юнец, что с ней заговорил у обочины. Барболка мотнула головой:
— Вы меня везли, я вам пела. В расчете мы.
Кошелек снова взмыл в воздух. Вместе с ним взмыла новая шаль, мониста, красная юбка, шитый шелками полушубок. Парень растерялся, но тяжелый мешочек все же ухватил, а господарь даже не пошевелился в своем седле. И смотрел он не на нее, а на церковь. Зачем ему смотреть? У него небось по красотке в каждом замке, и все в кожаных сапожках.
— Прощевайте, господа хорошие, — голос Барболки зазвенел, — доброй дороги вам.
— Постой. — Лицо со шрамом оставалось все таким же каменным. — Скажи, как тебя зовут и который год тебе?
— Отец с теткой Барболкой кличут, — буркнула девушка, — а лет после Золотой Ночки семнадцать будет.
— Ну а я Пал Карои, — витязь зачем-то тронул саблю, — новый управитель Сакаци. Золота тебе не надо, так возьми мое слово. Если что, приходи. Помогу, чем смогу.
— Благодарствую, — сердце девушки подскочило к самому горлу, а на щеках расцвели маки, — только не надо мне ничего.
— Не загадывай, красавица, — Пал Карои улыбнулся, но как-то невесело, — жизнь, она сегодня добрая, а завтра — нет. Счастья тебе всем сердцем желаю, а в Сакаци тебя всегда примут. Хоть с отцом, хоть с мужем, хоть одну.
Последний всадник исчез за церковкой, и тут Барболка поняла, что стоит посреди улицы, а на нее все смотрят. Ну и кошки с ними! Девушка поправила волосы и пошла вперед, прямо на двух судачащих кумушек. Прятаться глупо, чем больше прячешься, тем больше болтают.
— Барболка, — запела толстая Катока, — и где ж ты господаря подцепила?
— На дороге, — Барболка то ли улыбнулась, то ли оскалилась, — подвез он меня от Лисьего ручья.
— И то сказать, — встряла тетушка Маргит, — чего ножки-то бить. Ну и как он?
— Что как? — Барболка постаралась пошире раскрыть глаза. — Господарь и господарь. В Сакаци ехал.
— И чего хотел? — ноздри Катоки раздувались, словно принюхиваясь к жареной колбасе.
— Песен хотел, — девушке вдруг стало смешно, — ну я ему и пела всю дорогу.
— Оно так, — глаза Маргит стали сладкими и тухлыми, как сливовая падалка, — певунья ты знатная. Только что на мельнице скажут?
— А то их дело, — пожала плечиками Барболка, — уж и спеть добрым людям нельзя?
— А кто говорит, что нельзя? — откуда взялась мельничиха, Барболка не поняла. — Ты, дочка, пой, пока поется. Добрым людям на радость.
Магна Надь назвала ее дочкой? Девушка, не веря собственным ушам, уставилась на будущую свекровь, а та разулыбалась не хуже Маргит.
— Пойдем, дочка. Дела у нас. А вам тут счастливо оставаться.
Барболка пошла, чувствуя, что увязает в гнилых сливах все глубже и глубже. Ее не ругали, наоборот, но от этого было еще хуже. Мельничиха затащила ее в лавку к кривому Петё и принялась выбирать сукно. Девушка стояла, не зная, что сказать. Больше всего хотелось выскочить на улицу и припуститься бегом из ставших вдруг склизкими Яблонь, но куда ей бежать? К отцу на пасеку?
— Тебе нужно красное, — пыхтела Магна, выговаривавшая сыну за алую ленту в косе невесты, — красная юбка, шитая золотом. И сапожки тоже красные. И монисто. И эту синюю с ягодами тоже возьмем…
— Матушка, — выдавила из себя Барболка, — не надо… Меда в этом году неизвестно сколько будет.
— Забудь, — бросила мельничиха, роясь в коробке с гребнями, — ты — невеста Ферека. Нельзя тебе в обносках ходить.
— Благодарствую, — Барболка поймала на себе взгляд Петё и чуть не запустила в лавочника его же горшком, — не надо… Дорого ж.
— Не дороже денег, — проворковала известная своей скупостью Магна, расплачиваясь со сладкомордым лавочником и подхватывая будущую невестку под локоток — До Соловьиной Ночки всего ничего, нужно успеть тебя обрядить. А то перед господарем стыдно будет.
Перед господарем? Барболка не поняла, произнесла она эти слова вслух или нет, но перед глазами встало худое, строгое лицо, и девушке захотелось взвыть в голос. Матери Ферека было не до невесты сына, она следила за руками Петё — упаси Создатель отмерит на палец меньше. Барболка с тоской глянула в распахнутое оконце. На дворе Жужа обнюхивалась со злющим цепным кобелем, в пыли копошились куры, на заборе, наблюдая за женами, расправлял рыжие крылья петух. Мимо распахнутых ворот проехал возчик с бочками, прошли два винодела и кузнец.
— Помоги, дочка, — пропела мельничиха, примериваясь к узлам. Барболка послушно подхватила свалившееся на нее богатство. На невзятые деньги она б могла купить в десять раз больше. Петё суетился, открывал двери, цыкал на пса. Петух на заборе прикрыл один глаз и издевательски заорал.
— А я, — Барболка поудобней перехватила узел, — я думала… Вы ругаться станете.
— Вот овца дурная, — хмыкнула мельничиха, — что я, сыну своему враг? Пока у тебя всего добра было пьянычка да сучка, не хотела я тебя к Фереку пускать. А ты господаря нового прихватила. Слышала я, как он тебя в Сакаци зазывал, да не просто, а с мужем. Старая кровь за молодую дорого дает.