Этого лоцмана Феодору нашёл Гаилай — странствующий историк, которого все держали за потешного раба знаменитого купца, а он себя считал его другом. Лазая по разным неприятным местам в поисках сведений о таинственном народе пиктов, истреблённом шотами, ныне обосновавшимися на севере Большого острова, он получил сведения о шотском лоцмане, который, говорят, не столь давно видел якобы мёртвых пиктов живьём. Гаилай тут же поспешил из глухой саксонской деревни к своему другу, заканчивающему торг в большом саксонском городе, и сказал, что если они немедленно отправятся в страну шотов, то смогут найти Горвинда Макнута, а вместе с ним и народ, о котором уже сложили поминальную песню.
Феодор внимательно выслушал Гаилая и уже приготовился дать пространный и вежливый отказ, как историк упомянул чудесный напиток из вереска, который, кроме пиктов, не умел варить никто. Глаза купца тотчас вспыхнули, а в голове возникла заманчивая картина: очередь гурманов хмельного дела, которая протянется от самой стены Феодосия к единственной в стольном граде, да и вообще в Ойкумене, лавке, где торгуют легендарным вересковым мёдом. С этого момента он слушал Гаилая внимательнее, чем кающийся грешник священника, потом попросил его пергаменты и через три дня знал о пиктах и шотах не меньше него.
Они нашли Горвинда Макнута и после долгих переговоров сумели убедить его, что существование пиктов останется тайной. Что о них никогда не станет известно ни шотскому королю, ни предводителям кланов, никому, чьи отцы поклялись уничтожить и маленьких медоваров, и память о них и завещали эту ненависть своим детям. Сам Горвинд хоть и был шотом, но никакой нелюбви к пиктам, о которых узнал случайно, не испытывал и вообще был добрым малым, хоть и со странностями.
Он рассказал Феодору и Гаилаю, что между Орочьими островами, облюбовавшими северные воды Большого острова, и Шетскими, вставшими лагерем суши на водной глади ещё севернее, примостился один маленький островок, о котором мало кто знает. В его подземельях влачат жалкое существование последние пикты, и громадные запасы верескового мёда — всё их богатство.
«Лань» и другие два корабля Феодора Отважного доплыли до этого островка и в обмен на товары Империи взяли полные трюмы таинственного верескового мёда. Правда, о том, что это вересковый мёд, Феодор никому в стольном граде не объявил, чтобы не дать ушлым людишкам зацепку к собственноручному поиску народа, которому шоты грозили истреблением. Он придумал напитку чудное название и в качестве изобретателя предъявил покупателям Гаилая. Так как вкус у мёда был действительно божественный, предприятие принесло хорошую прибыль.
Чтобы не сбить баснословную цену и сохранить интерес клиентов, Феодор никогда не продавал верескового мёда слишком много. Поэтому, хотя его корабли были способны совершать визиты к пиктам чаще, за всё время открытия таинственного народа он был у них только два раза. И оба раза необычный лоцман доставил ему немало хлопот. Ибо Горвинд Макнут ходил в море только в дождь и никогда не спускался на сушу. Никогда в самом прямом смысле слова — он жил в устье одной из рек, питался рыбой, а для согрева на его плоту был очаг, который Горвинд подкармливал, срубая ветки, склонившиеся над водой, и вылавливая затонувшие деревья. На все вопросы о причинах столь странного поведения добрый шот упорно отмалчивался.
Горвинд Макнут не изменил своим обыкновениям и в третий раз. Он повёл корабли Феодора Отважного к самому северному из Орочьих островов, лишь когда старая рана на правой ноге предупредила, что близится дождь, причём затяжной. И то, что дождь опять совпадает с туманом, его не слишком заботило. «Или мы плывём сейчас, или не плывём совсем», — сказал он, и Феодор вынужден был согласиться.
— Святой Антилай и Всемогущий Господь, милосердный Мессия и Николай Святитель, и пресвятая мать Мессии, отведите беду, сохраните корабль, — шептал Антилай Могучий, предводитель матросов, и тут же крестился.
Не один он молился. Каждый из членов многоязыкой команды верил в своих богов и обращался к ним, когда считал нужным. Сам Феодор формально придерживался имперской веры в Мессию, как Антилай, хотя на деле был тайным монофизитом, но своим людям разрешал верить во что угодно, лишь бы они хорошо исполняли свои обязанности.
Люди обращаются к богу тогда, когда от них самих ничего не зависит. В этом, как представлялось, мистическом тумане судьба трёх кораблей была в руках одного человека, и поэтому команде оставалось лишь молиться, чтобы этот человек не совершил ошибку.