Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Насколько мне удалось выполнить задачу, которую я поставил целью труда, насколько ясны и убедительны доводы в пользу того, что первая фаза борьбы была главным образом борьбою аристократии против королевской власти, что она велась в интересах знати, как и доводы против господствующего в науке мнения, что эта борьба носила на себе демократический характер, насколько, наконец, мне удалось разъяснить темные и мало разъясненные явления этой борьбы, — я предоставляю судить об этом другим. Я не указываю в особом изложении на то, что было сделано историками в этой области, как потому, что нет в литературе труда, специально посвященного рассмотрению этого периода борьбы, так и потому, что считаю подобное изложение излишним балластом, увеличивающим книгу, но не придающем ей цены, где было нужно, я указывал в самой книге на существующие мнения.

Что касается до характера изложения, то я старался употреблять по возможности те выражения, которые существуют в исторических произведениях эпохи, старался пользоваться их оборотами речи. Если я не привожу везде подлинных мест в примечаниях, то единственно с тою целью, чтобы излишне не загромождать лесами здание, и без того по необходимости загроможденное.

Несколько слов об источниках, и я закончу предисловие. В моей книге далеко не разработаны во всей необходимой полноте некоторые стороны эпохи, некоторые из важнейших ее явлений. Причина заключается в той относительной скудости источников, которыми я был в силах воспользоваться, которые я мог найти у нас, в России. Я далеко не воспользовался всеми, не говорю рукописными, но даже и печатными источниками, всеми теми важными документами, которые в них заключаются и которые освещают многие явления в истории провинциальной жизни, экономический быт народа, отношения между сословиями и т. п. Оттого в книге мало новых фактов, — в ней я старался объяснить со своей точки зрения то, что известно, что или не было разъяснено или не было рассмотрено в известной полноте. Единственное исключение составляют те данные, которые я мог почерпнуть из рукописей Императорской Публичной Библиотеки в то короткое время, в которое они были в моих руках, и за пользование которыми я приношу искреннюю благодарность А. Ф. Бычкову.

I. От Варфоломеевской ночи до мира в Шатенуа (май 1576 г.)

Варфоломеевская ночь[39]

Около двух часов ночи, в день св. Варфоломея (24 августа, в воскресенье), на колокольне церкви Сен-Жермен де Локсерруа ударили в набат. То был сигнал — начинать резню и истребление еретиков, этих «врагов Бога и короля», исповедовавших une hérésie diabolique.

Король, его мать, герцог анжуйский вместе с несколькими членами тайного совета уже находились на одном из балконов Лувра. Они пришли сюда посмотреть на начало резни[40].

Карл IX более не колебался. Его сомнения были устранены, и Екатерине Медичи еще вечером 23 августа удалось добиться у него разрешения убить адмирала. Около полуночи она одна, в сопровождении лишь придворной дамы, сошла в кабинет своего сына[41]. Она хорошо знала его характер, его самолюбие и раздражительность, его нелюбовь к серьезным занятиям, привычку жить чужим умом и то безграничное повиновение, которое он всегда оказывал ей[42]. Поддерживаемая членами тайного совета, явившимися вслед за нею, она в несколько минут порешила все дело. «Вы отказываете нам! — сказала она в конце беседы, — так дайте мне и вашему брату позволение удалиться!» Король задрожал. «Ваше величество, — обратилась к нему его мать, — неужели вы отказываете в своем согласии из-за страха пред гугенотами?» Это было слишком сильным ударом. Екатерина Медичи попала в слабую струну сына. Как ужаленный, вскочил он с места… Его самолюбие, самолюбие короля, которому еще с детства успели внушить высокое понятие о могуществе французского короля, о безграничности его прав, было слишком сильно уязвлено. Ему ли, по одному пожеланию (plaisir) которого совершалось все, бояться гугенотов?

«Ради Бога!» («Par la mort de Dieu!») — вскричал он в бешенстве. — Вы находите полезным убить адмирала? Если так — убивайте, убивайте всех гугенотов, чтобы ни один из них не смог впоследствии упрекать меня!»[43]

Слова были произнесены, приказ дан. Отступать назад едва ли было возможно, да и Екатерина Медичи, торопившая все и всех, вряд ли бы допустила до этого своего сына.