Еще до резни в Рошель был назначен военным губернатором Бирон. Но он не являлся к месту своего назначения. Теперь правительство потребовало от Рошели принятия Бирона в свои стены, а вместе с тем и удаления всех иностранцев, поселившихся в городе. Оно ясно понимало, какую силу имели эти беглецы, а особенно пасторы, и рассчитывало изгнанием их открыть свободный путь к подчинению Рошели и умиротворению страны.
В начале сентября из Парижа были отправлены в Рошель Одевар (
Седьмого сентября оба посла явились в Рошель. По распоряжению мэра было созвано немедленно чрезвычайное собрание совета, на котором присутствовала и масса народа[888]
. Здесь-то партия «умеренных» и показала свои силы.Предложения короля были чрезвычайно выгодны для Рошели. Он требовал от них только повиновения, должного ему как королю, и, заявляя, что резня в Париже произошла вследствие заговора Колиньи, грозившего уничтожить его, короля, предоставлял Рошели полную свободу совести и богослужения, подтверждал эдикты о мире, ограждающие безопасность гугенотов, и давал даже обещание казнить смертью всякого, кто осмелится нарушить его эдикты[889]
. Правда, свобода совести и богослужения давалась лишь одной Рошели. Но это было для Рошели делом второстепенной важности; жители Рошели получили, «к своему великому удовольствию»[890], заверение от Одевара, что войска будут выведены, что их права свободной торговли будут восстановлены[891]. Одевар написал даже в этом смысле письмо к де ла Гарду[892].Собрание решило отправить послов к королю и заявить ему свои требования. Послание было составлено в самом монархическом духе. Жители Рошели объявляли, что они готовы оказать полное повиновение власти, что никогда не сомневались в его благих намерениях[893]
. Они просили короля не нарушать привилегий города и отозвать войска, стоявшие подле Рошели.«Соседство близкое войск разоряет нас. Наша торговля страдает, а жители окрестных мест подвержены грабежу солдат»[894]
.Но если таковы были чувства «умеренных», искренне стремившихся к миру, то совершенно иначе были настроены дворяне, убежавшие в Рошель. Они менее всего согласны были с подобными заявлениями чувств преданности и нимало не помышляли сдать город во власть короля. Разрыв с властью был полный, и в то самое время, когда партия «умеренных» составляла прошение королю и отправляла в Париж Тексье как своего посла, «рьяные» выпустили брошюру[895]
, в которой высказали свои воззрения на отношения к королю после того, как Варфоломеевская резня стала известна между ними. Они заклеймили поступки власти именем «подлости и бесчестия» и наотрез отказывались вступить с нею в сношения, отказывались даже признавать подлинность королевских указов. «Рошель, — писали они, — не может выполнить того, что от нее требуют, потому что все приказания, обращенные к ней, исходят от лиц, замаскированных, злоупотребляющих именем короля, скрывающих свои вероломные намерения под покровами его одежды»[896]. После такого события, каким была Варфоломеевская резня, события, подобного которому не представляют летописи истории и которое сделается предметом омерзения для грядущих поколений, не могут иметь смысла ни попытки к примирению, ни все начатые переговоры. Все то, к чему прибегает власть, возбуждает лишь одно подозрение в среде горожан, усиливает их бодрость и заставляет их быть еще более ревностными, заставляет обнаружить еще большую энергию, чтобы отвратить те бедствия, которые висят над ними, чтобы защищать и свою жизнь и имущество, и свои привилегии[897].То было в высшей степени знаменательное явление: оно показывало, как мало уступчиво, несговорчиво было большинство городского населения, как мало думало оно о мире, о возможности поддаться власти. «Мы будем повиноваться, — писали «рьяные», — когда король станет говорить, как король, когда он будет свободен»[898]
. Но возможно ли было это? Не значило ли это, что повиновение будет оказано лишь тогда, когда все желания партии будут выполнены, другими словами, когда власть короля перестанет быть такою, какою она была прежде?