Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

При слабости контроля, при отсутствии сильной центральной власти, трудно было разграничить области ведения, трудно было заставить одно лицо не вмешиваться в дела другого. Поэтому, всякий желающий мог и сам, без всякого иного права, кроме силы, явиться сборщиком податей. Часто случалось, что губернаторы, которым не раз было строжайше воспрещено вмешиваться в финансовое управление провинций, собственною властью и в свою пользу собирали налоги[1364]. Лица, специально назначенные для ведения финансовых дел, действовали таким же образом. Не существовало ни точного определения расходов, ни исчисления доходов и верной оценки того, сколько могут принести дохода известные деятели. Правительство, таким образом, было в полном неведении своих сил, и финансовые деятели могли беззастенчиво вести свои дела. Так, за исключением тальи, взыскиваемой королевскими агентами, другие налоги были отданы фермерам. Они обязывались внести правительству определенную сумму за известную уступленную им часть соляной или другой какой-либо подати, а между тем при исчислении этой части скрывался действительный размер ее, и фермеры могли брать сколько им угодно, хоть и в десять раз больше против определенного в условиях с казною, уплачивая ей лишь по той оценке, какая была сделана. Conseil des finances, на обязанности которого лежало между прочим и определение суммы, какую был обязан внести фермер, за посуленную последним плату, выговоренную особым, тайным образом, производил оценку крайне недобросовестно, гораздо ниже действительной доходности статьи[1365]. То же самое происходило и тогда, когда король давал известным лицам концессии на сбор податей в известной части государства[1366]. Концессионеры отправляли в провинции своих агентов для сбора податей, а те брали с народа вдвое и более против того, что следовало. Результаты таких действий были крайне печальны: с народа брали все, что только возможно, потому что нужно было и заплатить в казну, и удовлетворить контролеров, и нажиться самим. Народ разорялся, терял способность платить, а казна получала меньше того, что она могла получать, теряла более половины действительного дохода и лишалась в то же время права взимать что-либо собственностью властью, даже и тогда, когда становилось известным, что доходы увеличились. Прямые агенты правительства вели дела не лучше. Все они как бы составили стачку, чтобы обкрадывать казну, и действительно обкрадывали ее самым беззастенчивым образом. Расхищение казны увеличивалось с каждым годом[1367]. «Казна сделалась открытым кошельком, куда все запускают руки, и тот, кто поважнее, тот тащит больше». Вот что писал Боден по поводу состояния финансов в 1572 г.: «В главе о доходах означено за parties casuelles 2 миллиона, увеличившиеся в конце года до 2 800 000 ливров, а между тем в пользу короля пошло только 5 000 000 ливров»[1368]. Само правительство созналось в этом. «Мы узнали, — писал король, — что в управлении наших финансов господствует страшный беспорядок, что совершается масса преступлений, злоупотреблений, ошибок, остающихся без наказания»[1369], и приказал подвергать строгому наказанию виновных. Но это не помогало, потому что запутанность в отчетности была громадна, и, при ничтожности и неумелости короля, финансистам не стоило труда «напустить туман, в свои дела и уверить всех, что для того, чтобы заправлять финансами, нужно родиться финансистом»[1370]. Открыть злоупотребления было трудно. Счетоводство было так запутано, что нужно было обладать самым сильным вниманием и большими способностями, чтобы разъяснить весь тот хаос, который создавали финансисты. Генеральные контролеры, по словам Сюлли, так вели книги, что нельзя было определить, ни сколько получено, ни сколько израсходовано, и обыкновенно утаивали около шестой части в свою пользу[1371].

Обворовывать казну не считалось грехом, брать из казны втрое против того, что нужно, было делом обыкновенным[1372], а генеральный контролер и сам лично был заинтересован в покрывании злоупотреблений, так как и ему перепадало от них многое в карман. Казначеи, обязанные также следить за исправностью и правильностью взносов, смотрели сквозь пальцы на все: они купили свои места, их нельзя было отнять у них, и они крайне небрежно следили за ходом финансовых операций и допускали существование массы злоупотреблений, от которых страдали и казна и народ.