События, совершившиеся после осады Рошели, бестактность правительства помогли Лану выполнить его обещание, ускорили время всеобщего восстания. Своими действиями правительство все более и более увеличивало число лиц, готовых пристать к партии политиков. Обращение крайне дурное с дворянством, холодный прием, какой встретила знать при дворе во время отъезда Генриха в Польшу, чрезмерное усиление власти и влияния итальянцев, все это, как и многие другие действия правительства, довели дело до того, что дворяне — католики толпами оставляли двор[1516]
, унося с собою злобу и ненависть к правительству, устранявшему их от участия в управлении делами, переставшему оказывать им прежние милости. Они становились удобным материалом, которым не трудно было воспользоваться вождям партии политиков на случай восстания. А между тем положение тех, кто оставался при дворе, всех принцев крови и их свиты, становилось с каждым днем все хуже и невыносимее. При каждом удобном случае им наносили оскорбления, и они находились в постоянном страхе за свою жизнь. Домашние обыски стали обыкновенным явлением, и комнаты короля Наваррского и других принцев стали часто посещаться солдатами, которые прерывали все вещи с целью открыть след какого-либо заговора. Графу Ла Молю, любимцу герцога Алансонского, лишь благодаря простой случайности удалось спастись от кинжала убийц, поставленных самим королем, сторожившим ненавистного ему человека[1517]. Король Наваррский вечно страшился подвергнуться той же участи, а относительно принца Конде было известно, что король выразил сильное изумление, узнавши, что он вернулся живым из под Рошели[1518]. Двор представлял арену, где клевета, коварство и обман находили, по словам Генриха Наваррского[1519], полный простор и где смуты и ссоры стали обыкновенным явлением. Раздражение придворной знати, ее вражда к любимцам можно было ожидать страшной резни. А Екатерина Медичи употребляла все усилия, чтобы еще более раздражить страсти, разжечь затихавшую вражду между Гиза-ми и Монморанси[1520]. Она думала уничтожить этим опасных для нее соперников, а не замечала, как вырабатывала из них крайне опасных для себя людей, которые могли, при господствующем неудовольствии, поставить ее в крайне затруднительное положение. Тогда как раз выезд Генриха Анжу в Польшу и опасная болезнь Карла IX возбуждали с особенною силою умы, и вопрос о том, кто сделается по смерти царствующего короля королем Франции, занимал всех, так как от такого или иного решения его зависело или утверждение существующего порядка, или радикальное его изменение и изгнание ненавистных итальянцев. Взоры всех недовольных, обращались невольно к герцогу Алансонскому, как к лицу, которое имело наибольше прав занять вакантный трон и на которое знать возлагала все свои надежды; в нем видели человека, заявившего враждебное отношение к существующему порядку дел, недовольного тем жалким положением, в какое Екатерина Медичи поставила и его, и знать. Напротив, Екатерина Медичи и Гизы употребляли все усилия, чтобы отклонить происки политиков и посадить на французский трон Генриха, приверженность которого и безграничное уважение к делу католицизма были хорошо известны, Генрих медлил с выездом, изобретал всевозможные предлоги, чтобы оттянуть то время, когда он должен будет оставить Францию и Лувр, проститься и с роскошною обстановкою, к которой он привык, и с теми придворными феями, красота которых держала его постоянно у ног их; проститься, быть может, и с короною Франции.