Двор в это время уже третий месяц как находился в Сен-Жермене, король лежал при смерти. Крайняя усталость от долгого путешествия и оспа потрясли его слабое здоровье. Он сделался раздражителен до чрезвычайности, не мог выносить ничьего присутствия. С минуты на минуту ждали его смерти. А при дворе ходили самые странные слухи, распространявшиеся по всей Франции: говорили, будто вскоре начнется новая резня, новая Варфоломеевская ночь. Правительство было крайне обеспокоено всеми этими слухами и ревностно принялось опровергать их. Во все провинции и города, к губернаторам и мэрам были отправляемы письма, в которых король приказывал разыскивать распространителей ложных слухов, грозил им наказанием[1586]
. Распространение этих слухов было уловкою со стороны заговорщиков; они думали прикрыть ими свои планы. Им удалось это вполне: правительство поддалось на удочку и занялось не тем, чем должно. Правда, Екатерина Медичи подозревала, что что-то совершается в государстве, но обыски, произведенные по ее приказанию в квартире Алансона и короля Наваррского, не привели ни к каким результатам. Придворные вовсе не подозревали, что опасность близка, а заговорщики и сам Алансон вели себя так, что даже Маргарита Валуа, дружбы которой усиленно добивался герцог Алансонский, сознается, что ей ничего не было известно о заговоре[1587]. Как мало правительство подозревало опасность — видно из того, что в Сен-Жермене не было даже достаточного числа войск; лишь швейцары, да дворяне, принадлежавшие к свите короля, составляли всю ту силу, которою могло распоряжаться правительство. На жителей местечка нечего было рассчитывать, — их было очень мало.При таком положении двора выполнение во всей точности плана Аану повело бы к coup d'état
, который мог в сильной степени изменить ход дел во Франции или, по крайней мере, задержать на время ту работу, которую с неутомимым усердием вел целый ряд французских королей, вела и сама Екатерина Медичи. При том расстройстве, в каком находилась казна, при охлаждении к ее делу населения, истощенного и разоренного и войнами, и голодом, и страшными поборами, победа партии оппозиции неизбежно привела бы к ниспровержению существующего порядка, и для Екатерины Медичи с ее политикой и ее слугами-итальянцами настал бы последний час, что отлично понимала Екатерина Медичи, не даром выказавшая сильное сопротивление назначению ее сына наместником королевства. Вся власть перешла бы в руки той придворной клики, которая постоянно испытывала лишь одни унижения и оскорбления со стороны королевы-матери, и эта клика воспользовалась бы ею в пользу своих членов и во вред центральной власти. Как ни сильно была извращена природа придворной знати, она сохранила еще в сильной степени воспоминания о старых феодальных временах, и типы, вроде виконта Тюренна, были не редки в ее среде. Торжество партии политиков дало бы в результате территориальное раздробление Франции между членами семейства Монморанси и их приверженцев, которым достались бы губернаторские места, являвшиеся и при прежних королях сильною задержкою для развития центральной власти. Генрих Анжуйский потерял бы возможность сесть на трон своих предков, и корона перешла бы в руки герцога Алансонского, который стал бы, вследствие слабости своего характера, игрушкою в руках своих друзей, как он и был уже ею. А рядом с этим было бы подготовлено обширное поля деятельности для кальвинизма с его принципами нетерпимости, с его узкими воззрениями на жизнь и крайне стеснительною, сдавливающею всякое проявление и мысли, и воли дисциплиною. Все это повело бы неизбежно к сильной реакции со стороны католического населения, к ряду внутренних междоусобных войн, для которых богатую пищу могли предоставить и то неудовольствие, и то недоверие и рознь, которые существовали между буржуазиею и знатью, а затем открыло бы свободный путь для вмешательства в дела Франции сильного соседа, испанского короля.Но события сложились так, что как ни был искусно составлен план Лану, он не был выполнен во всей точности: его выполнению помешали и неловкость лица, которому поручено было выполнить главную часть предприятия, увести герцога Алансона, и трусость и нерешительность, обнаруженные в критическую минуту самим Алансоном.