Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

В таком положении находилась Франция, когда получено было, наконец, известие, что Генрих III явился в свое новое королевство. Его ожидали с нетерпением и надеждою люди, державшиеся самых разнородных мнений: ожидала Екатерина Медичи, ожидали и ярые католики, и партия политиков с Данвилем во главе, и многие из умеренных кальвинистов, и герцог Алансон, и король Наваррский. Одни — и это были главным образом умеренные кальвинисты — были твердо убеждены, что с вступлением Генриха III на престол во Франции воцарится мир. Не раз читали они письма и манифесты, в которых новый король уверял своих подданных в своем искреннем желании водворить мир в своем королевстве, залечить раны, нанесенные ему долговременными войнами. Кроме того, они знали, что королю были сделаны представления и от имени протестантских князей, и самим германским императором в пользу мира, знали, что Генрих III сочувственно отнесся к этим просьбам, что он дал обещание послам германских князей простить гугенотов и даже отправил в этом смысле послание в Рошель[1710]. Другие, и это были герцог Алансонский и король Наваррский, ждали от него освобождения из плена, восстановления в своих должностях, надеялись, что новый король удовлетворит их честолюбивым стремлениям. «В День всех святых они все втроем причастились святых тайн, и король Наваррский и герцог Алансон пали на колени и клялись перед королем в своей верности, умоляли его забыть прошлое»[1711]. Маршал Данвиль, несмотря на то что вступил уже в открытый союз с гугенотами, готов был порвать связи с ними; он надеялся получить от короля все те права, которых его лишила регентша и для восстановления которых он решился было прибегнуть к оружию.

Несмотря на то сильное волнение, которое господствовало в стране, у Генриха III было, таким образом, достаточно средств в руках ослабить и подорвать силы гугенотов. Но Генрих пошел по совершенно противоположному пути и обманул все ожидания, все надежды. Этого мало. На него возлагала большие надежды и вся партия рьяных католиков: она не забыла его подвигов в пользу католицизма, не забыла о его победах при Монконтуре и Жарнаке, смотрела на него как на своего вождя, заранее уже торжествовала победу. Но и она жестоко обманулась в своих ожиданиях, и то, что было известно прежде одному маршалу Таванну — полная неспособность Генриха, пожавшего лавры победителя чужими руками[1712], — стало известным для всех. Обманулась, наконец, в Генрихе и сама мать его, Екатерина Медичи, с нетерпением ждавшая его целых три месяца, поспешившая к нему вместе со всем двором на встречу в Лион, и ее разочарование нанесло ей тем более тяжкий удар, что Генрих был ее любимцем, что она воспитала его по своей системе.

«Король польский, — говорит о нем с пренебрежением Маргарита Валуа, — совершал одни и те же действия в силу одних и тех же причин»[1713], и этими словами произносит над Генрихом самый суровый приговор. Действительно, давно уже не сидела на французском троне личность более ничтожная, более жалкая и, что особенно замечательно, более притязательная, живее, чем кто-либо, сознававшая силу и величие французского короля. Генрих III обладал всеми теми качествами, которые делают из человека посмешище, которые убивают всякое уважение к нему в окружающих его, и не имел ни одного качества, которое могло бы дать ему возможность влиять на людей, повелевать ими. Правда, он обладал обширными познаниями, никогда не расставался с произведением Макиавелли о государе — Екатерина Медичи сумела сильно повлиять с этой стороны на своего сына, — но все эти звания не приводили ни к какому полезному результату, так как у Генриха не было к тому достаточно силы. Это был человек в высшей степени слабохарактерный и непостоянный, развратный и суетный. Капризный по своей натуре, он никогда не был в состоянии предаться исключительно одному какому-нибудь делу. То одно время он вдруг бросал балы и увеселения, занимался с жаром делами, мало спал, вставал рано, работал часто до поздней ночи, то опять кидался в разгар веселья. Устраивал балы, вел развратную жизнь, целые часы проводил в гардеробной комнате, изобретал новые костюмы, имеющие целью поразить людей, сделать величественнее особу короля. Но вот его настроение менялось: он сбрасывал все эти пышные уборы, шел со своими любимцами (mignons) в церковь, или в одежде пилигрима ходил по улицам, переходил из монастыря в монастырь, бичевал себя, чтобы вымолить прощение за свои грехи. Так проводил он иногда целые недели и потом вдруг, без всякого особенного предлога, после бичеванья вновь отдавал свою голову и бороду во власть парикмахера, вдевал в свои уши жемчужные серьги, наряжался в полумужской-полуженский костюм и отправлялся вместе со своими миньонами искать приключений, отдавался женщинам или разъезжал с женою по городу и забирал изо всех домов маленьких собачонок[1714].