В наружности, во внешнем виде[287]
вполне отражалась эта личность, непреклонная. Холодная и энергическая, наводившая страх и внушавшая беспредельное уважение своими поступками и речами. Достаточно беглого взгляда на это продолговатое лицо, окаймленное темными, прямыми волосами, на впавшие щеки, сжатые губы, на глаза, дышащие холодною решимостью и энергиею, на пронизывающий насквозь взор, остроконечный, тонкий нос, заостренное лицо, обрамленное клинообразною бородою, чтобы понять с каким характером имеешь дело. В его длинной, тонкой фигуре, в его бледном, изнуренном лице напрасно станут искать чего-либо привлекающего, симпатичного. От них веет холодом, в них проглядывает бесчувственность и сухость, но в то же время чувствуется, что тут-то и заключается та сила, которую сломать может одна смерть, та непреклонная воля, которая заставляет преклоняться даже самых непокорных. «Логика и воля — вот в двух словах Кальвин» (А. Мартен).Такова была та личность, которая брала на себя чрезвычайно опасный и рисковый труд, — организовать французских протестантов в одну прочную и строго объединенную партию. И Кальвин выполнил его: его способности, избранное место действия, наконец, характер его религиозных и политических мнений, служивших полнейшим отражением его личных качеств, давали ему в руки все шансы на успех.
Внимание его было обращено не столько на развитие догмы, сколько на вопрос о тех учреждениях им лицах, на которые возлагалась обязанность неуклонно блюсти за сохранением «истинной религии» в среде «верных», заботиться о нравственном поведении последних, а потом уже на вопрос об отношениях их к государству.
В своей книге «
Церковь, по учению Кальвина, не есть только нечто невидимое, не есть только простое собрание «избранных», познающих Бога, — она является видимым телом, представляется собранием всех верующих, объединенных посредством суммы учреждений, установленных самим Богом, вследствие «грубости и лености нашего духа, нуждающегося во внешней опоре»[288]
. В таком виде она служит средством сохранения чистоты учения и вместе с тем открывает путь спасения, вечную жизнь верующим: «лишь тот войдет в вечную жизнь, кто зачат в чреве церкви и вскормлен и воспитан ею»[289]. Всякий, отступивший от церкви, от ее учения, уже тем самым осуждает себя на вечную погибель, потому что «вне церкви нет оставления и прощение грехов, нет спасения»[290]. Таким образом, церковь является главным руководителем и охранителем человека. Ее авторитет, поэтому, должен быть священным в глазах верующего, и полное повиновение, следование всем ее предписаниям — долг каждого. Неуклонное, безусловное исповедание догматов, установленных церковью, вот первая его обязанность. Никакие умствования и толкования, никакие отклонения, даже самые ничтожные, не могут быть допущены, иначе единство церкви погибнет. Поэтому-то и нет преступления, которое являлось бы большим, чем ересь. Eе должно искоренить, а лиц, проповедовавших ее, казнить смертью. «Еретики убивают души, — восклицает Кальвин, — их наказывают за это телесно. Они навлекают вечную смерть, — и протестуют против временной»[291]. «В одной из своих книг я писал, что мне не нравится вмешательство светской власти, принуждающей раскольников силою присоединиться к церкви, тогда я еще не испытал насколько суровая дисциплина улучшает их»[292]. «Только нечестивые говорят, что апостолы не требовали у земных царей преследования еретиков. Тогда были иные времена, а императоры не верили в Христа»[293]. Истинная церковь должна быть выделена от всех других, и ее члены не имеют права, не подвергаясь за то наказанию, входить в сношения с теми, кто извергнут церковью, или кто исповедует иную догму, чем ту, которую предлагает истинная церковь. Этим отнималась у верующих всякая свобода совести, которую считали «дьявольским учением»[294], а с другой стороны самая церковь получала определенное положение, прочную организацию и указывала верующему на задачу его земной жизни.