Фердинанд Врангель. След на земле

В Ново-Архангельске, рассказывал Головин, на него очень сильное впечатление произвел вид колошей, в декабре гуляющих по земле босиком и будто не испытывающих от этого никаких неудобств. Да еще обвешанная ракушками туземка, с лицом, размалеванным черной краской, а веками — красной, резво катавшаяся на коньках по льду замерзшего озера. Понравилось ему и то, что колоши очень дорожат письменными свидетельствами своей благонадежности и преданности русским и что такие свидетельства они передают как семейные реликвии от отца к сыну и внуку.

Обратно ревизоры возвращались тем же путем и, находясь в Нью-Йорке и Вашингтоне, застали начало войны в Соединенных Штатах между Севером и Югом, разгоревшуюся в связи с планами освобождения негров и предоставления им свободы. В Вашингтоне, говорил Головин, было расквартировано почти шестьдесят тысяч солдат и большая их часть состояла из всякой сволочи, набранной отовсюду, чуть ли не из тюрем. Процветали полная вольница, пьянство, мародерство, и по улицам было небезопасно ходить: ограбить могли в любую минуту. Однажды забрались даже в дом российского посланника Стекля, когда вечером он уехал с женой в гости, а в особняке оставался лишь старик-дворецкий. Вдруг явились трое подвыпивших и вооруженных до зубов солдат и на вопрос дворецкого, что им нужно, нагло заявили, что им действительно кое-что здесь нужно и они это, без сомнения, получат. Старик, не в силах оказать им сопротивление, все ж не растерялся, подбежал к окну и, раскрыв его, стал звать на помощь. И это был правильный шаг: напуганные солдаты немедленно ретировались.

Рассказывая все эти любопытные подробности своей поездки, Головин будто намеренно избегал говорить о том, какое впечатление произвели на него российские колонисты и состояние дел там. И тогда Врангель сам задал этот вопрос. Подумав с минуту, Головин ответил: «У меня нет претензий к системе управления колониями, и я буду аргументировать в своем отчете необходимость сохранения компании и ее привилегий. Далее подчеркну необходимость укрепления русских владений в Америке, учреждения постоянного крейсерства военных кораблей с целью обуздания своеволия китоловов и борьбы с контрабандистами. У меня создалось впечатление, что, если действовать более энергично и предприимчиво, можно взять в Америке многие богатства, не только лес, но и ценные руды, до чего пока руки не доходили. Кое-кто полагает, что, цепляясь за эти колонии, от которых Россия имеет не так уж много прибыли, мы можем испортить отношения с Соединенными Штатами. Однако из бесед с американцами, а я встречался в Калифорнии с сенатором Гвином, в Вашингтоне с другими видными политиками, вынес убеждение, что симпатия к нам американцев простирается до определенных границ — пока им это выгодно и ни к чему их не обязывает. Но жертвовать собственными интересами ради дружбы с Россией, когда из нее не получается никакого коммерческого навара, они никогда не будут».

Не мог не заметить ему: «Удивительное совпадение взглядов! В бытность службы в Америке и у меня создалось об этой нации и перспективах наших взаимоотношений точно такое же мнение».

Точка зрения правительственных ревизоров возымела свой эффект, и после долгих дебатов общее собрание Государственного совета признало сохранение Российско-Американской компании весьма желательным, и это мнение было утверждено Александром III. Срок привилегий компании был вновь продлен на двадцать лет. Акционеры ликовали. Казалось, что все страсти позади.

Иногда до него доходили из Америки согревавшие сердце известия о новых славных деяниях служащих компании. Так, в 1863 году креол Иван Лукин, сын Семена Лукина, сумел с группой индейских торговцев подняться от компанейской фактории Нулато в верховья Юкона вплоть до английской фактории Форт-Юкон, осуществив мечту нескольких главных правителей Русской Америки. Это значило, что исследование глубинной части Аляски продолжалось, все заметнее становился русский след на этой земле.