Фердинанд Врангель. След на земле

— Кто ж вам такое наговорил? — с неудовольствием отреагировал Кутыгин. — Не те ли лихоимцы, кому Сперанский по рукам дал? Да ежели хотите знать, — горячо продолжал он, раскрасневшись от выпитого вина и остроты затронутой темы, — здесь давно надо было порядок навести. Бывший наш губернатор, Трескин Николай Иванович, так всех лиц купеческого звания в кулак зажал, что они без подношений и дела никакого начать не смели. Даже ручку свою облобызать лишь купцов первой гильдии допускал. При Сперанском-то общество местное повеселело: ввел в обычай балы устраивать в здании биржи. А при Трескине — тишь и страх, не до балов. Лишь свои да женины именины праздновал, и в такие дни только самые близкие люди были к нему вхожи: здешний исправник Волошин, нижнеудинский Лоскутов да еще Геденштром [2]из Верхнеудинска. О Геденштроме рассказывают, что он опаздывал как-то на праздник к Трескину и, чтоб перед ним не осрамиться, триста пятьдесят верст из Верхнеудинска за восемнадцать часов проскакал, нескольких лошадей загнал. Вот с ними-то первыми, отстранив от должности Трескина, Михаил Михайлович и начал разбираться. Приезжает в Нижнеудинск, во владения Лоскутова, — тот спокойно держится: думает, жаловаться начальству не посмеют, запуганы. Но на всякий случай накануне велел во всем уезде собрать по домам перья, чернила и бумагу и запереть под замок в волостных правлениях, ан нет, кое-что уцелело. Народ генерал-губернатора у реки Кан встречал — с хлебом и солью. И вдруг из толпы вылезли бочком два старика, бац на колени и так, на карачках, ползут к Сперанскому и жалобы свои на головах держат. Сперанский велит секретарю своему жалобы взять и тут же вслух прочесть, а старикам встать, не унижаться. Лоскутов же подле Сперанского стоит и кривится от ярости. Михаил Михайлович человек светский, выдержанный. Выслушал жалобы и в сторону Лоскутова кивает: «Арестовать и следствие учинить!» Старики аж до смерти при его словах напугались, опять на колени бухнулись, за полу генерал-губернатора хватают: «Ты что ж это, батюшка, баешь! Аль не видишь, что это сам Лоскутов! Как бы тебе греха от него не было!» Когда дом Лоскутова описывали, одними ассигнациями полмиллиона нашли. А потом и Геденштрома очередь наступила. В феврале, кажется, отстранен он был от должности и вызван для проведения следствия сюда, в Иркутск, без права выезда за пределы губернии...

— Тот самый Геденштром, кто лет десять назад Новую Сибирь и побережье Ледовитого моря исследовал?

— Кажется, он и есть. Матвей Матвеевич человек здесь известный, ученый. С ним, сказывают, даже ближайший сотрудник Сперанского, Батеньков, дружбу водит.

Несколько оправившись от неожиданных для него новостей о Геденштроме, Врангель рассеянно сказал:

— Мне надо завтра же представиться Сперанскому, поговорить относительно подготовки экспедиции. В Петербурге решено, что здесь, в Сибири, именно Сперанский будет руководить нами и оказывать необходимую помощь.

— Встретитесь, — подхватил Кутыгин. — Михаил Михайлович занимает дом товарища откупщика Ивана Ефимовича Кузнецова. Его, Кузнецова, «королем» звали — за красоту, богатство, лихость во всех делах. Недаром сердце покойной жены Трескина, Агнессы Федоровны, завоевал. Из-за него, говорят, она и погибла, когда вместе они с прогулки на Байкал возвращались, а лошади вдруг взбесились и понесли...

Матвей Иванович Кутыгин, судя по его рассказам, в местные дела был посвящен до самых тонкостей, но не все представляло для гостя равный интерес. Он встал из-за стола:

— Спасибо, Матвей Иванович, за приют и угощение. Пора, пожалуй, и мне почивать.

Но мысли о Геденштроме не отпускали. Еще в Петербурге, готовясь к отъезду, Врангель изучал вместе с начальником другого отряда экспедиции Петром Анжу [3]затребованный в столицу журнал десятилетней давности путешествия Геденштрома, ждал личной встречи с ним в Сибири, надеясь на его советы. Как-то он настроен сейчас, находясь под следствием, и состоится ли встреча?

На пути к Иркутску, трясясь на ухабистых сибирских дорогах, лейтенант Врангель имел полную возможность поразмышлять о том, как счастливо складывается его судьба, не без помощи, конечно, определивших ее направление двух знаменитых мореплавателей — Ивана Федоровича Крузенштерна и Василия Михайловича Головнина.