Фердинанд Врангель. След на земле

— Я же тоже был там, у северо-западных берегов Америки, — радостно воскликнул дон Ромуло, — давненько, еще в начале века, с экспедицией знаменитого Маласпины[42]. Какой прекрасный и суровый край, разве я могу забыть его! Я был тогда юн, а в юности все переживается острее — и первые бури, и первая любовь. Тогда я уже был болен морем и старался ни в чем не уступать товарищам, опытным матросам. Мы встречались у берегов Аляски и с русскими, угощали их ромом. О, это были крепкие, закаленные в невзгодах парни! Что же вы сразу не сказали мне, сеньор, что вы тоже моряк? У меня только что освободились два лучших номера, и разрешите предоставить их вашему семейству. Я держу книгу записей для важных посетителей. Соблаговолите оставить в ней несколько строк о вашем пребывании — для меня, моих детей и внуков. Я живу здесь много лет, но впервые принимаю у себя русского, да еще и моряка.

Впрочем, подчеркнутая любезность и почти родственные чувства, проявленные доном Ромуло к русскому коллеге по профессии, не помешали ему содрать с постояльцев фантастически высокую цену — свыше двух десятков пиастров, что превышало, прикинул Врангель по обменному курсу, сотню рублей.

— Это со скидкой, — пряча глаза, смущенно бормотал при расчете испанец, — в честь нашей дружбы.

Вскоре после выезда из Лагоса, когда миновали небольшой городок Леон, потянулись плодороднейшие долины земли Бахио, с обилием садов и возделанными полями, а за селением Керетаро дорога начала вновь подниматься в горы, к возвышенности Анагуак.

В столицу страны — Мехико — въезжали вечером, уже стемнело. Таможенный чиновник у границ города бегло просмотрел багаж путников и пропустил дилижанс.

Управляющий гостиницей, в которой рекомендовал остановиться гвадалахарский купец дон Мануэль Луна, приветствовал посетителей, пытаясь угадать их национальность, почти на всех европейских языках. Разумеется, кроме русского.

Едва поднялись в отведенные покои, громкий звон колокольчиков на улице заставил выйти на общий балкон, где столпились и другие постояльцы.

— Что происходит? — полюбопытствовал Врангель.

Люди на балконе уже вставали на колени и жестами попросили следовать их примеру.

— Человек умирает, — шепнут кто-то Врангелю, — несут причастие.

Внизу, на улице, прохожие тоже преклонили колени. Солдаты встали во фрунт и отдавали процессии честь.

Да как можно, подумал Врангель, бороться здесь с всесилием церкви, когда вера в спасение Божие пустила в народе столь глубокие корни.

Люди стали подниматься с колен лишь после того, как колокольчик затих в отдалении.

Для установления контактов в дипломатическом корпусе Мехико Врангель имел рекомендательные письма, предусмотрительно врученные ему в Тепике Эустакио Барроном, на имя английского посланника Ричарда Пакингэма и английского генерального консула О’Гормона. Им вскоре после приезда он и поторопился нанести визиты, объяснив цель приезда в Мексиканскую Республику и желательность личной встречи и переговоров с вице-президентом Барраганом.

— Едва ли вам удастся свидеться с ним, барон, — с любезностью, за которой таился внутренний холодок, ответил посланник Пакингэм, лощеный джентльмен лет тридцати восьми. — Вице-президент уже несколько дней болен. Никого, естественно, не принимает и, по слухам, поправится еще не скоро.

— Вот как! — растерянно пробормотал Врангель. Это была плохая новость. Сначала смерть в Калифорнии губернатора Хосе Фигероа. Теперь и болезнь вице-президента, с которым, по уверениям Мануэля Луны, все вопросы можно решить достаточно легко. Судьба как будто намеренно испытывает его, ставя все новые препятствия для выполнения переговорной миссии.

— А с каких это пор, с чего это вдруг правительство России озаботилось признанием Мексики? — не без иронии поинтересовался Ричард Пакингэм. — Насколько я понимаю, раньше ваша держава не торопилась с этим вопросом. Зачем же задевать чувства своих друзей, той же Испании, которая с признанием Мексиканской Республики пока не торопится?

Инициатива исходит от самих руководителей Мексики и была выражена в личном письме ко мне покойного губернатора Верхней Калифорнии генерала Хосе Фигероа. Мне же поручено правительством прозондировать этот вопрос и провести неофициальные переговоры. Руководя в течение последних пяти лет российскими колониями в Северной Америке, я видел всю пользу развития более тесных торговых отношений с нашими южными соседями — то есть с мексиканскими властями в Калифорнии.

— О, да! — с преувеличенным уважением усмехнулся Пакингэм. — Там, в Америке, вы проявляете себя достаточно активно. До меня даже дошли кое-какие слухи об инициированном вами конфликте с нашей Компанией Гудзонова залива. Дело это, барон Врангель, потихоньку разрастается, и, насколько я осведомлен, правление компании Гудзонова залива собирается представить вашей Российско-Американской компании солидный счет за понесенные ею убытки.

Теперь Врангелю было очевидно, что рассчитывать на помощь английского посланника не приходится.

— К моей нынешней миссии это дело не имеет никакого отношения, — спокойно ответил он.