Ференц Лист

В 1859 году семья Сабининых переехала в Санкт-Петербург. Там Марфа стала преподавать музыку детям императора Александра II — великому князю Сергею и великой княжне Марии. Благодаря ее усилиям при активном сочувствии императрицы Марии Александровны в 1867 году было организовано Общество попечения о раненых и больных воинах, с 1879-го официально называемое Российский Красный Крест. В 1867 году Марфа Сабинина переехала в Крым, в имение Джемиет близ Ялты, принадлежавшее ее верной подруге и соратнице баронессе Марии Петровне Фредерикс (1832–1908), фрейлине императрицы Марии Александровны. Во время Франко-прусской войны по инициативе императрицы подруги выезжали в Германию и Францию для изучения деятельности местного Красного Креста, а по возвращении опубликовали книгу «Путевые заметки двух сестер Красного Креста во время поездки за границу осенью 1870 г.» (СПб., 1871), обобщавшую опыт работы полевых лазаретов во время военных действий. Они на собственные средства построили в Джемиете Благовещенский храм (освящен в мае 1876 года) и открыли при нем бесплатную больницу — Благовещенскую общину сестер милосердия. Во время Русско-турецкой войны (1877–1878) Марфа на фронте работала в лазарете и помогала организовывать эвакуацию раненых, а по возвращении основала в Джемиете православный приход. В ночь на 9 июля 1882 года мать и четыре сестры Марфы были зверски убиты грабителями. Ужас пережитой трагедии усугублялся тем, что во время суда на присяжных оказали воздействие набиравшие силу либеральные идеи, на которых адвокаты строили свою защиту; в итоге несколько убийц были отпущены вообще без наказания. При этом «определение суда вызвало громкие аплодисменты присутствовавшей публики»! Марфа, будучи глубоко верующей, не ожесточилась от вопиющей несправедливости, но не могла оставаться в месте, связанном с тяжелейшими воспоминаниями, и переехала в крымский городок Кастрополь. Там и были написаны ее воспоминания. В 1892 году, незадолго до смерти, Марфа Сабинина переехала в Ялту. Могила ее не сохранилась…

Январь 1859 года был омрачен для Листа первой ссорой с Вагнером. Вагнер жил тогда в Венеции и работал над «Тристаном и Изольдой». Деньги таяли, а надежд на получение гонораров в ближайшем будущем не было. Лист же находился в очень тяжелом душевном состоянии вследствие интриг, уже превратившихся в откровенную травлю. Вагнер, не привыкший брать во внимание чужие чувства, обратился к Листу с очередной просьбой: поставить в Веймаре «хотя бы „Риенци“». Выполнить ее, с учетом состояния дел в веймарском придворном театре, ухода Листа в отставку и «диктатуры», не удалось. Вагнер же, получив отказ, не нашел ничего лучше, как обвинить Листа… «в равнодушии, порожденном безоблачным счастьем»! Естественно, Лист, собравшийся было в ответ на присылку Вагнером первого акта «Тристана» отправить ему партитуры «Данте-симфонии» и «Эстергомской мессы», был глубоко оскорблен. Его письмо дышит горечью: «Поскольку моя симфония и месса всё равно не могут заменить тебе хрустящие банкноты, с моей стороны было бы излишним посылать их тебе. Но отныне я считаю также излишним получать от тебя торопящие меня телеграммы и оскорбительные письма»^[517].

Несколько бывших друзей Листа к тому времени уже перешли в стан его врагов, хотя с его стороны видели лишь добро. Но в случае с Вагнером он испытал особенно сильную боль. Вот как описывает его реакцию на неблагодарность друга непосредственная свидетельница событий Марфа Сабинина: «Он [Вагнер] употребил мелочную месть и написал Бюлову письмо, в котором неделикатно коснулся отношения Листа к княгине Витгенштейн. Прочитав это письмо, Лист нашел поведение Вагнера непростительным и с тех пор больше не писал ему. „Но всё нужно переносить, — прибавил Лист, — нам остается музыка: это что-то бесконечно прекрасное, это — ни слово, ни дело, что-то невыразимое, которое может сравниться только с любовью и может быть еще выше ее“».

Листу было тяжело расставаться с выстраданными мечтами о театральной реформе, которой он отдал столько сил. Но тучи сгущались не только в Веймаре. 14 января в Берлине скандалом закончился концерт, на котором Ганс фон Бюлов дирижировал симфонической поэмой «Идеалы». Публика освистала произведение Листа. Весть об этом — очередном! — провале быстро достигла Веймара. Лист чувствовал себя неприкаянным, ему казалось, что, даже покинув Веймар, он нигде не найдет себе приюта…

Марта Сабинина записала: «6-го февраля. На музыкальном утре Листа тяжелое чувство соединяло присутствовавших: все сознавали, что кончается золотая эпоха Веймара. Лист смотрел на всё как-то равнодушно, в нем не было уже того оживления, того увлечения, которые характеризовали Веймарский музыкальный мир. <…> Лист отказался от Веймарского театра; он был огорчен и, казалось, не так скоро возьмет в руки капельмейстерский жезл…»