Ференц Лист

По-настоящему его поддерживала в этот тяжелый период только вера. Лист вновь и вновь возвращался к замыслам духовных сочинений, к планам реформирования церковной музыки. Дело в том, что начиная со второй половины XVIII века наблюдались явные «романтизация» и симфонизация церковных жанров. Григорианский хорал композиторами уже практически не использовался, утрачивалась изначальная богослужебная функция церковной музыки, то есть многие духовные произведения «вышли за пределы Церкви» и стали восприниматься самостоятельными концертными композициями. Лист стремился вернуть церковной музыке сакральность. В его понимании композитор, обращающийся к церковным жанрам, должен быть в первую очередь проповедником; его музыка должна обладать мощной силой, по его собственным словам, «объединяющей театр и храм». Не выводить церковную музыку с амвона на эстраду, но эстраду по возможности сделать подобием амвона! Характерно, что, неуклонно следуя по этому пути, Лист пришел в итоге в своих поздних духовных сочинениях к возрождению традиций григорианского хорала и полифонии эпохи Джованни да Палестрины (da Palestrina; 1525 или 1526–1594).

Он одновременно работал — вдохновенно, с полным самоотречением — над ораториями «Легенда о святой Елизавете» и «Христос». Марфа Сабинина вспоминала: «17 мая… Лист мне сказал, что он окончил сочинение „Нагорной проповеди“ и что он хочет мне ее сыграть. „Два года я ношу эту мысль в себе и никак не мог ее выполнить. Наконец, недавно по отъезде княгини я себе сказал, что теперь я этим займусь, сел и написал, как вы ее теперь видите“. Он сыграл и пропел мне свое новое сочинение, которое произвело на меня глубокое впечатление; он был совсем бледен, когда закончил, и сказал: „В этой вещи лежит вся моя душа. (Darin liegt meine games Innere). В 10-м стихе самый высокий полет, потому что Царствие Небесное их. Я долго думал прибавить 11-й стих ради одного слова, которое так хорошо звучит, но я оставил эту мысль: пусть оно окончится с Царствием Небесным. Я выразил блаженства только одним голосом: несколько голосов не могут этого передать, так как через одного только человека — Иисуса Христа — мы получили спасение. Мое призвание писать для церкви лежит во мне. В моей св[ятой] Елисавете вы тоже найдете подобное настроение, но также и светские чувства, которые вам понравятся“. <…> На стене висела гравюра, изображавшая св[ятого] Франциска, под нею напечатанные слова С. А. Рачинского^[522], к которым я написала музыку. Указывая на это, Лист сказал мне: „Вот ваш святой Франциск всегда передо мною“. — „Мне бы хотелось его переработать“, — сказала я ему. „Да, — заметил он, — сделайте его проще. Это самое трудное — писать просто, не сокращая при этом своей мысли. Я много писал, пока мало-помалу не достиг этого. Я знаю, что над моими сочинениями смеются; но и я могу над ними смеяться“. Далее я заметила, что, по-моему, теперешний протестантский церковный стиль отклонился от начертанного правильного пути, начатого, главным образом, Бахом. Лист отвечал, что церковная музыка Мендельсона ему нравится, хотя, по правде сказать, она слишком мещанская, т. к. она не поднимается выше обыкновенных понятий. „Мне как католику очень трудно писать в протестантской земле; а то бы я больше писал для Церкви, потому что католик скорее чувствует, в чем недостаток. Но если бы я вздумал здесь высказать свое мнение, мне бы сказали: что он нам толкует о церковном пении, он, который только пьет шампанское!“ Известно, что, будучи молодым человеком, Лист очень любил шампанское; но после, в сороковых годах, он бросил эту привычку, и, когда требовалось пить за чье-нибудь здоровье, он только дотрагивался до рюмки».

Герб «рыцаря фон Листа»

Королевский указ о передаче дворянского титула Эдуарду Листу

Как видим, тянувшаяся за Листом слава модного салонного виртуоза по-прежнему отравляла ему жизнь похуже несправедливых критиков: если в состязании с ними еще можно было склонить чашу весов в его сторону, то пресловутое «шампанское» изжить гораздо труднее…

Уйдя с поста придворного капельмейстера, Лист всё же окончательно не отказался от капельмейстерской деятельности. Так, он принял участие в концертах в Эрфурте, посвященных столетию смерти Генделя. Под управлением Листа прозвучали генделевские оратории: 20 мая — «Иуда Маккавей», а на следующий день — «Мессия». Лист-дирижер теперь явно предпочитал жанр оратории.