Ференц Лист

При этом имя жены Вагнера, Минны, нигде не фигурировало. Оно и понятно: они расстались по обоюдному согласию еще летом 1861 года; с тех пор Минна жила в Дрездене, а Вагнер, несмотря на бесконечные долги, честно выделял на ее содержание тысячу талеров в год. Учитывая принадлежность Вагнера к лютеранской церкви, проблема развода для него являлась вполне решаемой. Таким образом, налицо фактически был любовный треугольник, а не четырехугольник, и препятствием для неизбежной развязки оставались лишь католический брак четы фон Бюлов (как в свое время у Каролины Витгенштейн!) и придворная служба Ганса, требующая соблюдения определенных моральных правил.

В такой ситуации Вагнеру оставалось лишь создавать перед Людвигом II видимость приличий и до последнего отрицать свою связь с замужней женщиной. Чтобы сохранить лицо перед целомудренным королем, безоговорочно верившим в чистоту и непорочность своего кумира, Вагнер объявил ему, что присутствие Козимы в его доме вызвано… производственной необходимостью: по просьбе короля он начал работать над автобиографией, а Козима записывает текст под его диктовку. В довершение всего Вагнер обратился к Людвигу с просьбой открыто выступить в печати с опровержением обвинения в адюльтере. Расчет был на то, что после этого журналисты больше не посмеют копаться в грязном белье композитора и оставят его и чету фон Бюлов в покое. Король пошел навстречу другу, в результате чего выставил себя не в лучшем свете, ибо отрицал очевидное… Впоследствии он так и не смог до конца простить этот обман.

Тем не менее, когда композитора обвиняют в «черной неблагодарности к своим ближайшим друзьям», имея в виду и Ганса фон Бюлова, и Людвига II, когда говорят о «разнузданности нравов», о «разрушении чужих семейных очагов» и т. д., забывают, что отношения Вагнера и Козимы были не капризом, а настоящей любовью, которой оба не могли сопротивляться. А они старались! Более трех лет Рихард и Козима отчаянно боролись со своим чувством, не желая предавать идеалы семьи и дружбы. При этом брак Козимы не был безоблачным: она испытывала к мужу лишь уважение — любви в их отношениях не было изначально. Что же удивительного в том, что когда это чувство наконец посетило молодую женщину, она оказалась не в силах ему противостоять? И еще никто, включая Ганса фон Бюлова и Листа, не знал, что Изольда, записанная на фамилию фон Бюлов, — ребенок Вагнера.

Пока в Мюнхене кипели страсти, в Риме Лист 20 апреля дал свой последний «светский» концерт, на котором исполнил «Приглашение к танцу» Вебера и «Лесного царя» Шуберта. В «Римских дневниках» немецкого историка и поэта Фердинанда Грегоровиуса (Gregorovius; 1821–1891) есть весьма характерное замечание об этом концерте: «Странное это было прощание с миром. Никто не подозревал, что чулки аббата уже лежали в его кармане. <…> Теперь он носит платье аббата, живет в Ватикане и, как Шлёцер говорил мне вчера, выглядит благополучным и довольным. Это конец одаренного виртуоза, по-настоящему величественной личности. Я рад, что снова слышал его игру; он и инструмент, казалось, стали единым целым, словно рояль-кентавр»^[611].

Что бы ни говорили и ни писали современники Листа, это не был уход от мира. Принятие духовного сана означало для Листа обретение согласия с самим собой и дополнительного защитного барьера перед искушениями светской жизни, на которые он был довольно падок.

Двадцать пятого апреля в личной часовне монсеньора Гогенлоэ Лист прошел церемонию выстрижения тонзуры[612], символизирующую неразрывную связь с Церковью. Только три человека были заранее оповещены о событии: папа Пий IX, Каролина Витгенштейн и сам Густав Гогенлоэ, проводивший церемонию. В тот же вечер Лист удостоился краткой аудиенции у папы, в конце которой понтифик благословил его.

Два дня спустя Лист сообщил новость матери и получил ответ: «Мое дорогое дитя, когда люди говорят о чем-то слишком долго, это наконец случается, как в случае с твоим нынешним изменением статуса. Здесь очень часто сообщалось в газетах, что ты избрал церковную стезю, но я энергично опровергала эти слухи всякий раз, когда они повторялись. И поэтому твое письмо от 27 апреля, которое я получила вчера, меня глубоко расстроило, и я разрыдалась. Прости меня, но я действительно не была готова к такой новости от тебя»^[613]. Немного успокоившись, Анна Лист приняла решение сына, усмотрев в нем проявление Божьей воли: «Если благословение немощной старой матери что-то значит для Всевышнего, то я благословляю тебя тысячу раз»^[614].

Интересно, что в упоминаемом выше письме Лист забегает вперед, преподнося в качестве свершившегося факта не церемонию пострижения, а свое поставление в малые чины Церкви[615]. На самом деле это произойдет только три месяца спустя, 30 июля. Скорее всего, таким образом он отрезал себе пути к отступлению, чтобы никакие доводы матери не могли поколебать его решение. Материнское благословение было воспринято им с огромным облегчением.