Ференц Лист

Такие универсальные символы эпохи, как «Марион Делорм», имели мощную объединяющую силу. Не случайно романтик Лист и романтик Людвиг II — люди из совершенно разных социальных слоев — выбирали себе одни и те же идеалы. Не случайно впоследствии Лист и Людвиг II сыграли ключевые роли в судьбе еще одного романтика, искусство которого также явилось мощным символом своего времени, — Рихарда Вагнера. Можно сказать, что на протяжении всей жизни у него было только два настоящих ангела-хранителя, всегда приходивших на помощь по первому зову: Лист и Людвиг II. И хотя музыкант и король никогда лично не встречались, но через Вагнера оказались неразрывно связаны.

Литературные и философские предпочтения молодого Листа кажутся бессистемными лишь на первый взгляд. Чтобы доказать, что восемнадцатилетний музыкант был уже вполне сложившейся личностью, что в круге чтения он не метался вслепую в поисках самого себя, но сознательно отбирал то, что в наибольшей степени соответствовало его духовным запросам, что, наконец, в его натуре не было никаких противоречий, нам придется вкратце обрисовать основные идеи литераторов и философов, которых он выделял.

С одной стороны, Лист, эмоциональная и страстная натура, безусловно тяготел к романтизму во всех его проявлениях. С другой стороны, он искал ответы на мучившие его вопросы религиозно-философского характера. Поэтому из всего «пантеона» листовских юношеских увлечений можно особо выделить шесть имен: Шатобриан, Ламартин, Сенанкур, аббат Ламенне, Балланш, Сен-Симон.

Одним из первых провозвестников романтизма во французской литературе был Франсуа Рене де Шатобриан (Chateaubriand; 1768–1848). Его роман «Рене, или Следствия страстей» (1802) стал едва ли не любимейшей книгой Листа. Можно сказать, что Рене, этот французский Вертер, окончательно «излечил» Ференца после расставания с Каролиной де Сен-Крик. В герое Шатобриана Лист видел самого себя, мучимого поисками истины и не находящего ее: «Юноша, полный страстей, сидящий у кратера вулкана и оплакивающий смертных, жилища которых он едва различает, достоин лишь вашего сожаления, о старцы; но, что бы вы ни думали о Рене, эта картина дает вам изображение его характера и его жизни: точно так в течение всей моей жизни я имел перед глазами создание необъятное и вместе неощутимое, а рядом с собой зияющую пропасть»^[126].

В дни затворничества, одиноких страданий после внезапного отъезда Каролины из Парижа настоящим призывом к спасению прозвучали для Листа слова из «Рене»: «Что вы делаете в глуши лесов, где вы в одиночестве проводите дни, пренебрегая всеми вашими обязанностями? Святые, скажете вы мне, погребали себя в пустынях. Они пребывали там со своими слезами и на умерщвление своих страстей тратили то время, которое вы тратите, быть может, на разжигание ваших. Высокомерный юноша, вы вообразили, что человек может довольствоваться самим собою! Одиночество губительно для того, кто не живет в нем с Богом; оно увеличивает силы души, но в то же время отнимает у них всякий повод к развитию. Всякий, получивший силы, должен посвятить их на служение своим ближним; бросая их без пользы, он сначала наказывается тайным страданием, и рано или поздно небо посылает ему страшную кару»^[127].

Не мог оставить Листа равнодушным и философский труд Шатобриана «Гений христианства» (1802) — не догматический свод христианских правил, а поэтичная попытка доказать, что христианство есть самая человечная, самая благоприятная для свободы, искусства и науки религия, вдохновляющая художников на создание величайших произведений, подобных шедеврам Микеланджело и Рафаэля. Именно такое отношение к христианству будет характерно для Листа на протяжении всей его жизни.

Религиозный поэт-романтик Альфонс де Ламартин (Lamartine; 1790–1869), можно сказать, органично дополнял Шатобриана — религиозного романтика-прозаика. Но если в творчестве Шатобриана земная любовь всё же окрашена в привлекательные яркие, иногда даже жизнерадостные тона, то у Ламартина «самое божественное из всех человеческих чувств» одухотворяется либо скорбью, либо смертью, приобретая трагически-философский оттенок. При этом именно смерть возлюбленной приводит человека к безоговорочной вере в бессмертие души. Кроме того, согласно Ламартину, поклоняясь первозданной природе, человек поклоняется Богу как единому животворящему духовному началу. А женщина-возлюбленная — некий посредник между жизнью земной и небесной, что роднит поэзию Ламартина с образом Беатриче у Данте, а также с большинством женских образов в музыкальных драмах Рихарда Вагнера.