Ференц Лист

Можно сказать, что основы последующей дружбы Листа и Вагнера были заложены задолго до их личного знакомства — при чтении Листом страниц Балланша, нашедших отражение и в его собственном творчестве. По словам Гейне, «клавиши, казалось, истекали кровью. Если я не ошибаюсь, он (Лист. — М. З.) сыграл один пассаж из „Палингенезии“ Балланша, идеи которого он перевел на язык музыки, что было очень полезно для тех, кто не читал трудов этого знаменитого писателя в подлиннике»^[133].

Наконец, нельзя обойти молчанием еще одну ключевую фигуру в философии XIX века, мимо которой Лист с его всепоглощающей жаждой познания пройти никак не мог. Считается, что композитор познакомился с учением основоположника утопического социализма Клода Анри де Рувруа графа Сен-Симона (Saint-Simon; 1760–1825) лишь в 1830 году. Однако есть основания полагать, что это произошло не позднее 1829-го; в частности, об этом свидетельствует Вильгельм фон Ленц^[134]. К 1830 году первоначальное увлечение уже переросло в серьезное изучение трудов Сен-Симона. И неудивительно: еще в своем первом сочинении «Письма женевского жителя к современникам» (1802) Сен-Симон призывал к неограниченному господству наук и искусств, а в 1823 году издал знаменитый «Катехизис промышленников», в котором объявил труд категорическим императивом нового общества, построенного на социальной справедливости. Основными критериями прогресса Сен-Симон считал достижение счастья для большинства людей, возможность полной реализации для научно и творчески одаренных личностей и эволюцию морально-религиозных идей. Более того, он верил в грядущий золотой век христианства, когда во главу угла будет поставлена «нравственная наука», а догматы останутся «лишь своего рода придатком» («Новое христианство»; 1825). Вкратце основные идеи сен-симонизма можно свести к следующему: основу основ отношений между людьми должны составлять гуманизм и труд; для торжества социальной справедливости всякое человеческое сообщество обязано заботиться о наиболее быстром улучшении и нравственного, и материального положения самого неимущего своего слоя; религия в обновленном виде станет моральным стержнем нового общества, объединенного под лозунгом «все люди — братья».

При отдельных разногласиях в позициях все литераторы и философы, творчество которых увлекало Листа в 1820–1830-е годы, принципиально сходились в трех основных аспектах: гуманистическом социально ориентированном восприятии мира; необходимости нравственного совершенствования каждого индивидуума через господство наук и искусств; признании религии главным стержнем существования человеческой цивилизации. Следовательно, увлечение Листа всеми этими учениями никак нельзя назвать проявлением противоречивости его натуры и «хаотичности в мозгах».

Безусловно, Лист был сыном своего времени. Конечно, XIX век в целом можно назвать противоречивым, как, впрочем, и любой другой на пороге смены эпох. Однако гений Листа примирял в себе все противоречия, его мировоззрение отличалось всеобъемлющей широтой, что и позволяло в самых различных теориях находить отвечающие его идеалам принципы. Можно процитировать известный афоризм Ламартина: «Говорят, небесные облака запечатлевают картину того, над чем проплывают, и несут ее ввысь. Так же и человек эпохи: впитывает идеи отдельных представителей и воплощает их в едином стремлении к истине».

Мировоззрение Листа сложилось еще в юности и оставалось практически неизменным на протяжении всей его дальнейшей жизни. (На поля первого тома своей биографии, написанной Линой Раман, семидесятилетний Лист по памяти вписывал цитаты из Сен-Симона!) Жизненная философия Листа покоилась на «трех китах»: гуманизме, романтизме и вере.

Кстати, любые попытки искусственно принизить значение религии в жизни Листа лишь искажают его облик и не выдерживают критики. При этом между понятиями «Бог», «Вера» и «Церковь» он далеко не всегда ставил знак равенства. Неоднократная критика Листом некоторых аспектов церковной жизни позволила отдельным его биографам прийти к глубоко ошибочному заключению, что религиозность была лишь ширмой, а то и одним из проявлений его якобы противоречивой натуры, являлась чем-то несерьезным, эпатажным или даже результатом постороннего влияния. Если же Листа и награждали эпитетом «верующий», то с обязательной оговоркой, что впоследствии он разочаровался в своей религиозности, что принятие духовного сана пагубно отразилось на его творчестве и т. д. К сожалению, подобная точка зрения очень распространена и является, пожалуй, одним из самых показательных примеров того, как искажается портрет масштабной личности при любых попытках вместить его в рамки какой-то одной теории, которые эта личность давно переросла.