Ферма кентавров

— Слушай, Светка, надо это дело расследовать.

Я согласилась:

— Точно. Вдруг тот мужик приходил, чтобы увидеть Арсена?

— Это одна версия. Есть ещё две: он может быть просто конокрадом, или Арсеновским папашей и конокрадом одновременно.

— Тогда уже не две, а четыре версии. Ведь он мог быть бандитом или невинным человеком, которого за что-то убили бандиты. Нет, даже пять — он мог быть милиционером, который проник в мафию, а его вычислили и убрали.

Машка упрямо тряхнула головой:

— Нет, эти версии никуда не годятся. Откуда пришлые бандиты узнали бы про могильник? А если даже узнали бы, то поехали бы туда прямо с дороги, не стали бы сначала подниматься до фермы — рисковать что их оттуда заметят, — потом вываливать убитого в канаву, потом уезжать, потом снова приезжать и ещё вручную волочить его чёрт-те сколько по соснам, чтобы закопать. А местных бандитов у нас нет. Настоящих, я имею в виду. Ну, может, только Кругляш. Просто он не дурак, тоже не стал бы сначала тащить тело на гору, а потом — с горы. Согласна?

— Ладно, только тогда твоя версия, что убитый был просто конокрадом, тоже никуда не годится. Я точно помню, что он и тот… Коля Зуенко с фотографии — один к одному.

— Ты что, про Перри Мэйсона не читала? Вот если бы у тебя в тот момент, когда ты смотрела телевизор, была фотография, и ты могла бы на экране остановить кадр и сравнить их…

— Слушай! Какая у Арсена фамилия?

— Что, сама не знаешь? Зуйков.

— Во-от. Зуйков — Зуенко. Почти совпадает.

— Это совпадение надо рассматривать в ряду других фактов.

Я не удержалась, захохотала. Вы бы тоже засмеялись, если бы увидели такую картину. Представьте: ночь, тёмная комната, сидит на кровати по-турецки пацанчик лет двенадцати — у Машки фигура типично мальчишечья, широкие плечи, узкие бёдра, грудь почти незаметна и роста небольшого — так вот, сидит такой ребёнок и изрекает: «Это надо рассматривать в ряду других фактов»!

— Чего ты смеёшься? — удивилась Машка. — Это ж тебе не гадание, это научная работа и всё должно быть строго по системе.

— Ну и пусть по системе, всё равно мне кажется, что просто конокрадом этот мужик быть не может.

— Тогда уж говори: «не мог». Итак, версия первая: убитый — конокрад. Какие факты её подтверждают?

— Только то, что ночью он шатался возле фермы.

— Вовсе и не только. Ещё и то, что это его фотография в альбоме у Владимира Борисыча… Хотя не факт, что именно его…

— Как не факт!? Я видела!

— Ты над этим трупом с фотографией не стояла — раз! И два — сколько времени ты смотрела на убитого? — Надо же, Машка почти слово в слово повторила вопрос Олега.

— Ой, недолго… Где-то минуту.

— Точно минуту?

— Может, меньше. Это Верка его долго рассматривала. И трогала ещё! Но она не станет опознавать фотку. Не хочет связываться.

— В любом случае, хорошо бы получить оригинал снимка…

— Машка, — меня снова разбирал смех, — сделай лицо попроще!

Она снисходительно улыбнулась и продолжила:

— Так что на конокрадскую версию у нас ничего нет. О том, что убитый мог быть отцом Арсена, говорит одно… Ой, нет! Тоже ничего точного!

— А фамилия?

— Случайное совпадение. Она может считаться дополнительной уликой только тогда, когда мы докажем, что Николай Зуенко и мертвяк — одно и то же лицо.

Нет, наверное, мне придётся привыкать к этому новому научному Машкиному языку. Пусть лучше она так смешно говорит, чем будет молчать и вспоминать Карагача, и улыбаться улыбкой, при которой только губы растягиваются… Я хмыкнула:

— Чтобы сравнить фотку и трупа, надо фотку украсть и труп выкопать.

Машка удивилась:

— Зачем выкапывать? Он ведь уже, наверное, разложился и вообще ни на какую фотографию не походит.

Меня пробрала дрожь. Она так спокойно говорит об этом! Но, в общем, понятно, ведь Машка убитого не видела, не чувствовала того, что чувствовала сегодня я на скотомогильнике. Для неё убитый всё ещё оставался чем-то вроде фигурки на шахматной доске или картинки в книге.

Машка продолжала:

— Сейчас напишем его словесный портрет…

Она встала с кровати, полезла к себе в стол за бумагой и ручкой, а я представила лицо убитого, покрытое копошащимися червями, сине-зелёное, как у мертвеца из фильма ужасов…

— Свет, Светка! Очнись! Эй! Давай, начинай…

Я с трудом проглотила стоявший в горле комок:

— Сейчас.

— Во-первых, он был высокий или низкий? Сосредоточься, — Машка положила на колени какой-то учебник и раскрыла новенькую тетрадку.

Что-что, а сосредотачиваться мы умеем. Это было первое, чему нас учил Роман Иванович. Если хочешь передавать свои мысли, необходимо уметь сосредоточиться на какой-то одной. Я привычно отбросила в сторону всё ненужное. И будто снова очутилась на ночной дороге…

— Скорее высокий. Он, знаешь, казался таким длинным… Метра два.

— Ну, это, может потому, что лежал. Ладно, записываю: роста среднего или выше среднего. До двух метров. Толстый или худой?

— Живота — пуза большого — не было, но не тощий, крепенький такой.

— Ага. Пишу: «телосложение плотное». Волосы какие?

— Чёрные. Причёсаны набок. Короткие.

— Лысины не было?

— Откуда я знаю? Может и была на затылке. Я ж его не переворачивала.