Ферма кентавров

Мокруха значительно причмокнул:

— Найдутся люди. Вот Юркач, например… Или Дворянин…

Машка незаметно подмигнула мне. Я вступила в разговор:

— Дворянин — это такой чернявый, с плоским носом?

— Не-е, ты что, он светлой масти. Блондин. А с плоским носом, татаристый — Сердюк. Вот уж кто спец! В Нижнегорском районе живёт. А что, вы его тут видели?

— Да нет, — поспешно отозвалась я.

Мокруха не поверил:

— Ну, если он тут лазил, то вы попа-ади! Ой, попали… Сердюк по Крыму самый крутой! Он таких коней уводил! Даже с Одесского ипподрома. Он всё там знает, сам раньше призы на соревнованиях завоёвывал!

Есть! Я почувствовала совсем особую радость. Как будто подошли друг к другу кусочки головоломки, как будто хитроумный прибор починился сам собой. Наверное, то же самое чувствуют пегие гончие собаки, когда нападают на след. А Лёшка заливался:

— У него этих кубков полная комната… Классный мужик! А вы — вот чего вы на соревнования не ездите? Слабо?

— Нет, Лёшенька, — язвительно сказала я, — просто в Крыму у нас соперников нет, разве что эти… из Байдарской долины. А ехать на Украину — лошади молодые пока.

Мокруха пятернёй взъерошил ещё сильней свои пепельные лохмы, он явно был расположен поговорить, но Машка сказала:

— Идём, Светка. Лёш, нам пора, мы так это… мимо пробегали.

— Слышь, ну подождите! Картистка, а научишь меня так с лошадьми справляться? Я ж тогда любого уведу, самого злого! Ну скажи, ну как ты это делаешь?

Машка шмыгнула носом:

— Секрет фирмы!

— Ну я понимаю, секрет, я ж не просто так, я тебя в долю возьму, слышишь!

— Ладно, в долю… — мне пришлось вмешаться, потому что глаза у Лёшки разгорелись, костлявое лицо заметно оживилось, он вполне мог потащиться за нами и надоедать уговорами, потому что у него в голове ничего кроме коней не было и за хорошего коня он мог продаться весь, с кирзачами, длинными лохмами и прыщами. — Ты сначала шоколадку купи. Мы потом подумаем. Пока!

— Да ладно… — отозвалась Машка. — Не надо. Будем считать, ничья.

Раньше Машка ни за что не отказалась бы от выигрыша!

После того, как я про шоколадку сказала, Лёшка сразу решил отложить учение на потом, сделал вид, что недочистил Муската, поднял с земли щётки и сказал через плечо, вроде как он страшно занят:

— Ну пока, девчонки. Берегите своих спортивных.

Я тихонько фыркнула:

— Ну крутизна! От тебя беречь, что ли!

Мы неторопливо пошли по жаркой улице. Сбоку по выгоревшему асфальту скользили наши длинные тени. Я вздохнула:

— Ну вот, узнали, что хотели. Значит, это не отец Арсена.

— Ещё неизвестно, кличка или фамилия «Сердюк».

— Фамилия, естественно.

— Совсем не обязательно. Может, он всегда насупленный ходит, а «Сердюк» — от слова «сердитый».

— А «вонюк» от слова «вонючий»…

— Да ну тебя, с тобой серьёзно говорят! — глаза у Машки блестели, шла она чуть вразвалочку — ну совсем как прежде! Но стоило нам приблизиться к школе, как при одном виде двухэтажки с большими окнами она ссутулилась и лицо у неё застыло маской безразличия.

И на тренировку она не пошла.

* * *

Отработав основных лошадей, все поехали отшагивать их на верхнее поле, а я повернула на нижнее.

Из-за того, что случилось с Карагачем и Машкой, тренер хотел вообще запретить нам ездить в поля, но потом не сделал этого, только поставил условие, чтобы шагали мы все вместе и в лес не сворачивали. Но я решила, что Владимир Борисович ничего не узнает, догоню наших на дороге обратно, а ябедничать никто не станет. И вообще, в первый раз нарушаю — прощается…

Дело в том, что неделю назад я заметила у самой опушки леса, выходящего к нижнему полю, замечательный кустик кизила. На нём были такие ягоды! Огромные, длиной в половину среднего пальца. Когда я нашла этот куст, ягоды были не совсем спелые, красновато-чёрные, а сейчас они уже должны были окончательно почернеть, сделаться сладко-терпкими как… ну да, как перезрелый кизил.

Говорят, что такие, крупноплодные кизиловые кусты остались на тех местах, где раньше, еще до выселения татар из Крыма, были их сады. Не знаю, правда ли это. Ведь развалин домов рыдом нету. Но если кизил как-нибудь и сам мог зародиться такой крупный, то вот виноград-то сам по себе в лесу бы не вырос, а там рядом как раз с моим кусткиком растет старая-престарая виноградная лоза, толщиной с фонарный столб и с мелкими ягодками…

Мы с Боргезом спокойно шагали. Я бросила повод, Боргез вытянул шею и опустил голову, срывая на ходу сухие длинные стебли овсюга.

К моему кустику надо было ехать почти до самого конца поля и я мерно покачивалась в седле, глядя как под ноги Боргеза плывёт земля, заплетённая ежевикой. Мало кто ходил по этим полям, а ездили только мы. Поэтому, поднимая глаза, я никого не ожидала увидеть.

Но увидела.

Навстречу мне шла Крапивиха.

В руках у неё корзинка… Ага, полкорзины кизила… Небось, мой кустик оборвала, гадина!

Боргез почувствовал моё настроение, поднял голову, подобрался, сократил шаг. У меня холодок пробежал по спине, но страшно не cтало.

Мы сходились. Всё ближе, ближе…

И когда мы были совсем рядом, метрах в трёх, Крапавиха сделала большую глупость. Если б не это, может, мы бы разошлись вполне тихо.