Ферма кентавров

— Ой-й, да чё ты зациклилась на своих веснушках! У меня вот губы, например, такие, будто я целыми днями с мальчишками лижусь. Я ж — ничего!

Я мрачно посмотрела на Верку. Издевается она, что ли?

— Слушай, Свет, — продолжала она, — как ты думаешь, меня Борисыч отпустит?

— Куда?

— С каскадёрами. Знаешь, когда я говорила с Виталиком, ещё первый раз, одна, то он сказал, что хотел бы взять в свою команду кого-нибудь с лошадью. Чтобы сделать номер «Конь и мотоцикл». Понимаешь, показать одни и те же действия в исполнении живого существа и машины. Например, лошадь встаёт на дыбы — мотоцикл на заднее колесо. Лошадь прыгает через препятствие — мотоцикл тоже. Классно! Так что ты думаешь, отпустит?

— Вместе с твоей кусучей Змеюкой?

— Конечно! Как без неё?

— М-м-м… Думаю, нет. Ну, во-первых, он же за тебя отвечает. А во-вторых — школа.

— Да на фиг она мне нужна!

Я пожала плечами:

— Мне тоже. А что поделаешь?

— Что-что… Можно и — фьюить! Без спросу.

— Ага, а потом за тобой вся украинская ментура будет гоняться. Исчезла девочка с дорогой кобылой! А когда найдут ещё… Виталию, — это имя почему-то выговаривалось с запинкой, — впаяют на полную катушку. За развращение малолетних.

— Ты чё — совсем?! Я — с ним!? Он же старый, тридцать лет, а то и больше! У тебя крыша поехала…

— У меня-то нет… Но ты же знаешь, когда девушка с мужиками убегает, о чём в первую очередь думают? Ага, трах-трах. Больше ни на что мозгов не хватает.

Верка замолчала. О таком варианте событий она просто не подумала. Потом, когда мы переходили мостик через мутный осенний Салгир, она сказала с тоскою:

— Они из Симферополя в Донецк поедут… Потом — в Харьков… Знаешь, Светка, я, наверное, в прошлой жизни точно цветком была. Говорят же, что все женщины первоначально рождаются цветами… Я была перекати-полем…

— Иди ты! — вот уж кто-кто, а Верка была розой или яркой садовой гвоздикой. Перекати-поле — круглый колючий кустик с мелкими белыми цветами, похожими на пучочки коротких ниток. Осенью он высыхает на корню, делается тускло-бурым и торчит так среди поля, или ветер его срывает и катает по земле. А наши конюха делают из перекати-поля веники и мётлы, которыми удобно сметать солому и навоз.

— Нет, — упрямо сказала Верка, — я точно была перекати-полем. Понимаешь, как только узнала, что можно уехать с каскадёрами, даже больно стало. Я бы всю жизнь ездила, ездила, никогда бы не сидела на одном месте.

— Надоело б.

— Не-а! Эх, скорей бы мне было шестнадцать, чтобы паспорт получить!

— Ага, — я была с ней совершенно согласна.

Небо на западе было всё ещё светлым, зеленоватым а в городе уже стало совсем темно. Мы шли вдоль улицы, мелькали фары и стоп-сигналы, в сухом асфальте отражались огни светофоров и уличных фонарей.

Вдруг Верка быстро глянула на меня, словно кольнула коротким взглядом:

— Машка купила «Криминалистику». Ты что, втянула её в эту историю? Тоже, подруга!

Верка всегда так, говорит-говорит спокойно, а потом ужалит. Я блокировала её удар и перехватила инициативу:

— Она сама себя втянула. Слушай, а чего Анька не переживает? Вы ж тоже подруги, в одной комнате спите!

— Что ей переживать?

— Ну как же! Владимир Борисыч же выгнал с работы её любимого Витеньку!

— Знаешь, — Верка явно растерялась, — а ведь она точно не переживает. Они же, между прочим, спали… А теперь она про него даже не вспоминает. Не плачет, ходит весёлая, довольная… Ей плевать!

До электрички мы гуляли долго и все, не только маленький Димка, устали. Так что вагон сидячий мы очень даже легко превратили в спальный, повалились все друг на друга и, если бы не тётя Оля, наверное бы не проснулись на нашей станции и уехали бы в Севастополь.

Вышли, поёживаясь. Хорошо, что все захватили куртки! Со сна, после душного вагона электрички, даже спокойный прохладный вечер показался нам очень холодным.

Под платформой горели сигаретные огоньки и тянуло не табачным дымком. Там пацаны курили анашу. Из темноты меня окликнули:

— Светка! Э! Тебя Олег искал!

По голосу я узнала Игорёшку, Олегова соседа.

— А зачем?

— Не знаю! Но искал!

Тётя Оля глянула на меня неодобрительно и я подумала, что это из-за того, что я говорю с теми, кто курит план, и она боится, что я тоже начну. Вот уж нет, ни за что на свете! От анаши тупеют по-страшному! Год-два — и человек из нормального превращается в настоящего дуба, который может смеяться от детсадовских анекдотов про Чебурашку и Гену.

Но оказалось, дело совсем не в том. После позднего ужина тётя Оля отозвала меня в нашу с Машкой комнату — она никогда не говорит о личном при всех, только с глазу на глаз — и начала воспитывать.

Мол, я совершенно зря связалась с Олегом.

Он алкоголик и у него с мозгами не всё в порядке, просто сумасшедший.

И о репутации надо подумать, потому что по селу чёрт-те-что про нас говорят.

И вообще, организм у меня молодой, неокрепший, вдруг забеременею?

Мне стало смешно и я уже хотела всё объяснить тёте Оле, как вдруг меня поразила одна мысль и я только слушала с виноватым видом и кивала: да, виновата, да, исправлюсь…