Ферма кентавров

Это же так здорово, когда тебе радуются при встрече! Радуются просто потому, что ты пришла, радуются потому, что ты есть на свете. Люди так радоваться не могут, все девчонки и пацаны в нашем классе ругаются с родителями. Ведь стоит появиться дома, сразу начинается: «А ты сделал то? А ты сделал это? А почему в твоей комнате свинарник? А что ты получил? Покажи дневник! Ах ты лентяй, урод, горе моё, скотина!» Даже «здравствуй!» не говорят, когда домой дети приходят…

Боргез отпустил меня, сделал круг по деннику, потом ухватил зубами за куртку на плече. Нежничал. Это был обычный утренний ритуал — он берется за одежду, аккуратно-аккуратно, самыми кончиками резцов за крошечную щепотку ткани, и вытягивает шею, повисая на мне всей тяжестью головы. Я при этом должна почёсывать его морду, и он прикрывает глаза, опускает в стороны чуткие уши и наслаждается.

Сегодня вообще-то времени не было, но Борьку обижать не хотелось. И, прогнувшись назад — голова-то у лошади не маленькая и совсем не легкая! — я осторожно чесала мускулистые щёки-ганаши, коротенькую шёрстку на переносье и под чёлкой.

— Бо-орька ты мой золотой, у-у-у, мой ты хромоногий… — напевала я по человеческой привычке, но вполне могла бы и молчать. Сейчас мы с Боргезом думали вместе и были рады друг другу, тёплому утру, свежей соломе, уже постеленной конюхом на пол отбитого* денника.

— Виннифре-ед…

— Бая, Бая, Баяни-ист…

— Змею-юка моя!

— Руби-ин, Ру-убик!

В конюшню вошли наши. Тоже заглянуть к своим лошадям перед школой. А мне было пора. Я хотела до уроков купить газету с телепрограммой. Обычно у нас газеты приносит тётя Оля, но вдруг она в этот раз забудет или пойдёт в киоск слишком поздно, и всю программу раскупят. Очень бы не хотелось пропустить передачу Денисюка, надо же увидеть, как я выгляжу со стороны… И ещё, я на сто процентов была уверена, что Денисюк хотел мне что-то предложить — например, в другой передаче сняться, — но тут оператор начал ему показывать, что время ехать. Поэтому если даже на следующей неделе наша ферма в передачу и не попадёт, всё равно я хотела посмотреть «Островитян», чтобы понять, какой человек этот Кирилл Денисюк.

Я отцепила Боргеза от куртки. Он попытался снова прикусить её, но я отстранила его морду, затёрла ладонью влажное пятнышко на джинсе, вышла из денника, подхватила с полу свою сумку-рюкзак — и вперёд с песней!

Когда я бежала вниз по дороге, мне хотелось на самом деле запеть. Над яблоневыми и грушевыми садами в долине стояла тонкая белая дымка, а здесь, на горе, воздух был прозрачен и чист. Дорога передо мной искрилась — блестели на солнце камешки, выступающие из старого асфальта. Казалось, чтобы полететь, надо только посильнее оттолкнуться, и пару раз я прыгнула вверх на бегу — по этой дороге никто не ездит и никто не увидит, как я прыгаю, будто первоклашка.

Не полетела. Но всё равно было здорово.

В село я вошла хоть быстрым, но вполне приличным шагом. Чтобы купить газету, пришлось свернуть с обычной дороги в школу, газетный киоск стоял на трассе Севастополь — Симферополь. Ну, «газетный» — громко сказано. Это раньше, до перестройки, в нём действительно продавали только газеты и журналы, до сих пор сохранилась вывеска «Союзпечать». Сейчас киоск взял в аренду татарин Сервер и продаёт всё то же, что обычно продают в коммерческих ларьках — пиво, ром-колу, минералку, шоколадки, жвачку, — но и газеты у него бывают тоже. Особенно по четвергам и пятницам, когда печатают программу на неделю.

Мелочь я нащупала в кармане заранее.

— Здравствуйте!

— Здравствуй, конница! — Сервер не слишком похож на татарина, он светловолосый и голубоглазый. — Чего желаешь?

— У вас есть программа?

— «Теленеделю» бери!

Ага, самую дорогую газету! У меня на неё и денег не хватит.

— А «Крымская Правда» есть?

— Всё купили, конница! «Крымское Время» дешёвое бери!

Ничего оно не дешёвое, пятьдесят копеек… Я сосчитала мелочь на ладони — хватало впритык.

— Давайте.

До звонка оставалось десять минут. Я решила, что успею, и на ходу развернула пачкающиеся чёрной краской страницы — не терпелось посмотреть, когда выйдут «Островитяне».

…Так бывает всегда — после неприятности обнаруживаешь, что стоило за минуту до неё поступить чуточку по-другому, и не случилось бы ничего плохого.

Вот и сейчас, шла б я как нормальный человек, не читала на ходу — и заметила бы вовремя компанию Крапивихи. И обогнула бы стороной. А так обратила внимание на окружающую среду только после того, как услышала:

— О, бабы, вот и наша богатенькая Буратинка идёт!

И даже когда услышала, не поняла, что это говорят обо мне. А уж потом не понять было трудно, меня схватили за плечо и дёрнули так, что листы газеты полетели из рук.

— Стой, малая, потом почитаешь!

Поймала меня сама Тонька, её подружки стояли вокруг и веселились.

Про Тоньку Крапивину в селе пели песенку:

— Тонька-потаскушка,

Плюнь мне в ушко!