Фермер

«Бункер» и на самом деле оказался подземным бункером, вырубленным в ба­зальтовой скале. Похоже, работы по расширению бункера продолжались: ближе к песчаной косе лежали черные груды базальта и на них - двое перевернутых носи­лок. Верхнюю балку над входом в убежище фатера Шонера украшала надпись на немецком «Хаймат» («Родина»). Хозяин вытащил из нагрудного кармашка пульт и отщелкнул замки железной калитки. Гюнтер зашел внутрь, распахнул створки ворот, включил рубильником дежурное освещение и жестом предложил носиль­щикам следовать за ним.

- Здесь находится офис, лекционный зал и комнаты для отдыха. Сейчас вами займется Артур, - обратился Шонер к нам. - Через тридцать минут - обед. За­тем можете отдохнуть или погулять по острову. Здесь нет ядовитых или опас­ных для человека животных, даже насекомых. В южной части острова проживает небольшое племя туземцев; некоторые из них иногда работают у меня. Они не воинственны, но не советую туда ходить ни сегодня, ни впоследствии: мы не по­являемся на территории друг друга без предварительного уведомления. Ровно в восемнадцать часов жду вас у себя: четвертая дверь по коридору справа. Сверьте часы, установите местное время.

.После обеда Марина, сославшись на головную боль, осталась в отведенной ей комнате, а Валерка, допив остатки джин-тоника, предложил прогуляться по острову. Следом за нами увязался Артур. Выйдя из «Хаймат», Валерка облизнул и поднял вверх указательный палец, и мы пошли в направлении ветра, определен­ном таким детским способом.

Первым сооружением, на которое мы наткнулись, был блиндаж - бетонная яма с наклонным въездом, в которой стоял американский танк «Стюарт», оставшийся невесть какими судьбами еще со времен второй мировой. Марку танка определил Валерка и дополнительно сообщил, что во время войны подобные танки десятка­ми налетали на «Тигра» и, пока тот уничтожал их по одному, наносили поврежде­ния, выводящие «германский сумрак» из боя. Стены блиндажа были испещрены иероглифами, видимо, японскими и, если исходить из истории, появившимися ранее «Стюарта». С виду танк был целым, даже гусеницы не проржавели, только с корпуса и башни краска давно слезла от жаркого солнца и дождей. Очевидно, во­енное руководство Штатов решило, что целесообразнее бросить устаревшую мо­дель на безымянном острове, чем перетаскивать ее через океан. Однако все люки были не только плотно закрыты, но и заварены, а в ствол загнана и тоже обварена металлическая пробка. Впрочем, Жеребцов определил, что и застывшая конси­стентная смазка на гусеницах, и защитная краска корпуса и башни «Стюарта», и даже иероглифы - реставрационные: им от силы десять, а в условиях тропиков - три-пять лет. Рацин пытался что-то возразить, но Жеребцов его прервал:

- Артур, это так и надо, чтобы ты ходил за нами и объяснял что-чего-где- откуда?

Около «Стюарта» из-за жары нельзя было долго стоять. Валерка через пару анекдотов, судя по их примитивности, рассчитанных на подслушивающих аген­тов, попросил Артура попариться в сторонке, а мы прошли дальше, присели в тени мангровых зарослей около высохшего русла ручья и обсудили ситуацию в теперешнем ее понимании.

Затем я, как врач и человек, сталкивавшийся с самыми различными судьбами, обратился к Жеребцову:

- Валерий, тебе скоро исполнится сорок лет. Это определенный геронтологи­ческий рубеж, но он же рубеж этапный: ты переходишь из молодых в зрелые.

- Не понял, Димон, ты на меня наезжаешь? Тебе что-то не нравится?

Но по тону было понятно: как умный человек, он осознал, что я не просто тре­плю языком, и был готов слушать.

- Ты чересчур склонен ко всяким средствам взбадривания. Организм человека, в особенности его внутренние органы, в первую очередь - сердце, не могут пере­носить постоянных перегрузок.

- Я понял тебя, Димон. Запомни: с возрастом становишься циником. В принци­пе нас никто не любит, на нас лишь претендуют. А впоследствии перестаешь лю­бить себя. И еще: любой жизненный импульс, искреннее рвение побуждают лишь питиё и соитие. Или подготовка к питию или к соитию. Остальное от скукоты. Жизненная программа выполнена. Или же срок ее выполнения закончился. К тому же мои предки (я имею в виду отца, деда и дядек - больше запомнить советская власть не дала) долго не жили: все в сорок - пятьдесят уходили.

- Ясно, Валера. - Я позволил себе перебить старшего по возрасту и жизненно­му опыту, что со мной случалось единичные разы. - Тут дело в том, что в твоем роду давно не было прецедента преодоления критических лет. Пойми, это доста­точно просто. Мне кажется, что у тебя нет химической зависимости ни от чего, включая водку, которую ты, наверное, не меряя пил, еще когда учился. Ты на грани и сам должен решить: или жить дальше, или же уйти в мир, где тебя до­жидается вся мужская линия. Не лучше ли тебе явиться туда человеком, который преодолел проклятие рода?

- Говори, доктор Херболит.

- Покрути шариками - найдешь решение. Начни жить сначала. Твои сорок - половина человеческого века. Не больше.