Читаем Фернандо Магеллан. Книга 2 полностью

– Страшно сидеть без оружия, ждать, когда великаны накинутся с дубинами.

– Значит, отдышался, отдохнул.

– Зябко.

– Сейчас пойдем, только еще чуть-чуть…

Теперь Гальего не хотел подниматься, тянул время.

– Нужно по звездам выбираться из лабиринта на восток, – решил Леон, – прямо к океану.

– Отсюда полдня пути до залива, а берегом неизвестно, сколько придется брести до кораблей, – не согласился товарищ. – Если к утру не вылезем из холмов – пойдем на солнце.

Они поднялись и побрели вдоль лощины по темневшей в снегу цепочке следов, держась дальше от холмов, опасаясь встречи с людьми, которых искали две недели. Хрустел примороженный снег, лязгали мешавшие движению доспехи, холодили плечи и грудь. Посреди бело-серой пустыни сумрачный блеск брони отпугивал великанов, превращал моряков в необыкновенных существ, сохранял жизнь. Хрустальный месяц повис над головой. От него или от звездочек – серебряных колокольчиков, а может быть, от изнеможения звенело в ушах. К звону примешивались шипение и свист, будто лопнул кожаный пузырь, и ветер шумит в снастях. Сквозь монотонный гул доносились редкие крики птиц, напуганных одинокими фигурами, вой хищников. На это не обращали внимания, словно прорывавшиеся сквозь шум в голове внешние звуки были из другого мира. Осталось одно – двигаться, медленно переставлять ноющие одеревеневшие ноги, теряющие чувствительность к морозу. В глазах рябило от бесконечного однообразия полей. Вершины холмов то приближались, то растворялись вдалеке. Темень преграждала путь, отступала назад, обнажала петляющую полоску их собственных следов. Моряки давно потеряли туземцев, блуждали в лабиринте.

Выбившись из сил, садились в сугроб, терли виски, хрипло дышали, молчали, не замечали алмазной красоты неба, пухового простора долин. С неимоверным напряжением заставляли себя подняться, понимали, что главные враги – холод и сон – подкрадываются все ближе. Поддерживая друг друга за плечи, упорно шли вперед, таранили пространство, следили за тем, чтобы не сбиться со следа, не потерять ниточку надежды.

Посреди ночи моряки спустились в низину, где наткнулись на вторую, затем на третью человеческие тропы. Они не сразу поняли, что нашли выход. Помутившееся сознание среди звериных следов выхватило отпечатки испанских сапог. Друзья чуть не лишились рассудка и закричали. Кого они звали на помощь? Осипнув, моряки убедились: здесь нет белых людей. Все же стало легче идти, надежда обрела зримые очертания. Равнина, на которой отдыхал отряд, лежала где-то неподалеку.

Когда впереди показались солдаты – темные точки на погребальном саване, матросы опустились в снег, безропотно покорились судьбе. Они не сомневались: вернулись великаны. Не было желания кричать, молиться, сопротивляться, бежать, спрятаться за холмом. Разве можно улететь по воздуху, не оставив предательских следов? Леон скинул шлем, повалился на спину, стиснул зубы, заскулил от злости и досады, как загнанный в подворотню пес. Васко отвернулся от надвигавшихся фигур, равнодушно поглядел на приятеля. Захотелось расстегнуть ремешки, скинуть мешавший дыханию нагрудник. Усталость и лень пересилили желание. Португалец нырнул в сугроб, прикрыл голову обмороженными руками. Он слышал, как успокоился Панкальдо, как отчаянно до боли в голове зазвенели колокольчики, шквалом налетел ветер, и все стихло. Васко потерял сознание.

<p>Глава IV</p><p>Ремонт «Консепсьона»</p>

Заканчивались подготовительные работы для ремонта судна. Разгруженный и наполовину разобранный корабль на лодках подтянули к берегу где плотники соорудили катки для вытаскивания его из воды. На грязном снегу перемешанном с песком и галькой сотнями ног, собралась у канатов почти вся флотилия. Только хворые лежали в трюмах, да вахтенные глазели с верхних палуб. Поредела эскадра, обносилась, завшивела.

Серый утренний свет розовел, сменялся ясным солнечным днем с легким морозцем. Вялый туман над гаванью заалел, попятился, обнажил спокойную поверхность залива с застывшими недвижно судами. Сонные крики птиц резали тишину.

Адмирал возложил руководство работами на нового капитана «Консепсьона» – Серрана и его помощника Карвальо – людей опытных, уважаемых моряками. А сам с Барбосой и Мескитой наблюдал поодаль, в окружении охотничьих псов, откормленных рыбой и звериным мясом. Эти верные помощники, засидевшиеся на палубах и голодавшие вместе с людьми, загоняли по снегу зайцев, коз, лисиц, кормили команды. Моряки берегли и любили их. По ночам собаки сторожили склады от вороватых гостей, отгоняли волков.

– Гуляешь, Санита? – Фернандо потрепал по голове мохнатую суку— Жди приплода, Дуарте.

– Я тут причем? – не понял шурин.

– Твоя собака, с «Виктории», – поглаживая довольную Саниту, сказал адмирал. – Заберу у тебя половину щенков.

– Всех возьми, – великодушно предложил Барбоса. – Они гадят в трюме, а там без них грязи по колено.

– Знаю, Мендоса не следил за порядком, – согласился Магеллан и зло добавил: – Надо было скормить его псам! Они любят человечину.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза