- Привезла собаку подпилить нечаянно сломанный коготь, - наклоняет она голову, повторяя моё движение. - Да, да, не смотрите на меня так. Он бывший актёр. Порноактёр. А теперь собачий парикмахер.
- Ну, скажем, понимаю: век порноактёра недолог, и надо на что-то жить. Но вы отдаёте себе отчёт, как всё это выглядит со стороны?
- Считаете, это бросит тень на мою репутацию?
- Вас накроет бетонным блоком, а не тенью, миссис Миллер.
- Но ведь у вас закрытое заседание. А у меня есть сведения, которые помогут её наказать, - крутит она в руках бокал.
- Наказать? - ничего не понимаю я.
- Стив чуть не покончил жизнь самоубийством после её лечения. Она мало того, что трахалась с ним, она довела его до срыва, понимаете?
- И вам теперь негде стричь свою собачку? - позволяю я себе грубо пошутить.
Она проглатывает и мою шутку, и вторую порцию виски не морщась. И я в замешательстве, но всё же наливаю ей следующую.
- Он хороший человек, Эйвер, - осуждающе качает она головой. - И это меньшее, что я могу для него сделать - лишить её лицензии.
- Боюсь, на том закрытом заседании судят меня, а не Лили Гринн. И что бы она ни совершила, мне всё же хотелось бы оправдать своё доброе имя, а не заляпывать грязью чужое. Но если мне не удастся одержать победу, я, пожалуй, воспользуюсь вашим предложением.
- Нет, мистер Хант, - выдохнув, она выпивает третью порцию и, отставив стакан, встаёт. Когда вы победите, обещайте взяться за этот дело.
- Не могу обещать, Николь, - развожу я руками. И понимаю, что рискую впасть в немилость, но не могу. - Я не орудие личной мести.
- Но в любом случае, можете на меня рассчитывать как на свидетеля. Эта похотливая лицемерная сучка выбирает себе пациентов не просто так. Она положила на вас глаз, а вы единственный ей отказали, - уверенно заявляет она и направляется к выходу. - Она не бедная овечка, какой прикидывается.
- Николь, - вызываю для неё лифт, - как вы вообще узнали об этом деле?
- Я - жена сенатора, - пожимает она плечами, делает шаг в кабину, разворачивается, нажимает на кнопку. - А мой муж записался к ней на приём.
Ну, что ж, я всегда знал, что этот мир тесен. Что чем выше поднимаешься по любой лестнице, тем людей всё меньше и площадки всё теснее.
Там, наверху, сенаторы обращаются к лучшим психологам, психологи спят с порноактёрами, актёры общаются с бывшими коллегами по цеху... а я еду в такси туда, где меня не ждут, и мне глубоко наплевать на всех, кроме одной рыжей девушки, которой я везу цветы и шар для боулинга с цифрами «520».
Даже если получу эти шаром по голове и цветами по роже. Даже если услышу в свой адрес столько гневных слов, сколько не слышал за всю жизнь. Всё равно. Я попытаю счастье.
Но её дом встречает меня тёмными окнами, тишиной и какой-то могильной пустотой. Хотя информатор Йорна сказал, что проследил её до дома и больше она никуда не отлучалась.
Сквозь занавески не мелькает экран телевизора. В замочную скважину не пахнет едой. И сколько бы я ни прислушивался, из квартиры не доносится ни шороха.
Я не пугаю эту тишину пронзительным звонком. Поднимаю цветочный горшок. Увы, ключа нет. Поднимаю безрезультатно все цветочные горшки. А потом пробираюсь сквозь кусты и долго всматриваюсь сквозь тонкую штору, пока глаза привыкают к царящей в комнате темноте.
Она спит. Просто спит. Обняв подушку. Свернувшись калачиком. Подтянув к груди колени. Дышит ровно и спокойно. И на её безымянном пальце всё ещё поблёскивает проклятое кольцо. Она не сняла его, даже оставшись одна.
Как верный пёс я сажусь на крыльце на страже её сна. И сейчас моё единственное желание - погасить луну, что выползает на небосклон так не вовремя, чтобы не будила её своим светом. И большего я не хочу. Только чтобы ничто не тревожило её сон. Не мучило. Не беспокоило.
Опираясь затылком на косяк её двери, я рассматриваю тучи, что сгущаются на небосводе. На мигающие звёзды, что то мелькают, то исчезают между ними.
Вытянув ноги, на её крыльце я встречаю ночь.
Подняв воротник, борюсь с холодом и налетевшим ветром.
И даже первые капли дождя не пугают меня.
Не знаю, спал я или грезил наяву, но только к утру, промокнув насквозь и продрогнув до костей, я всё же заставляю себя встать и идти. Втянув голову в плечи, наступая в лужи, я заставляю себя переставлять ноги.
Я заставляю себя уходить от неё.
Всю ночь я думал, что скажу. Искал правильные слова, подбирал красивые аргументы, подключал логику, рассудок и интуицию, но к утру понял какая это всё херня.
Это для меня всё происходит в новинку. Я чувствую себя снова восемнадцатилетним. Словно навёрстываю то, что упустил тогда. А упустил я всё: не любил, не страдал, ни за кем не ухаживал, не писал глупых стихов, не стоял под окнами в надежде увидеть хоть тень, хоть силуэт той, что ранила моё сердце. Этого не было. Я всё пропустил, словно из-за тяжёлой болезни. И заболел я своим феромоном.