Феромоны Монферрана

Все же временно расположиться на временно доставшейся жилплощади Каспар не решился. Зато приспособился тут хранить книжное наследство покойного Учителя. Кстати, о цветах. Мистически бессмысленная манера — оставлять следить за ними незнакомцев. Во-первых, они их польют неправильно. Во-вторых, цветы наделены свойством испытывать симпатию и антипатию к пришлым нянькам. Чтобы договориться с капризной пальмой, Каспар потратил два месяца, в течение которых она упрямо и стервозно пускала мелкие листья, которые быстро желтели и сохли по краям. Но потом смилостливилась. И какие к ней лично могут быть претензии: растения, как люди, недоверчивы к чужакам. Каспар это понимал и не обижался. Ему в наследство достались легкая рука — от Авроры — и легкое сердце — от Сашеньки. О чем он никогда не говорил вслух, чтобы не сглазить. Даже когда такие, как Фаныч и МуМу, обзывали его профаном и недоучкой. Конечно, он профан и недоучка. Просто ему дана травматическая интуиция, свойственная пережившим детскую трагедию. У народов Севера подобные способности и навыки передаются по наследству — от шамана к потомству. А у других народов — по-разному. Легкость — не потому что с жиру бесишься, а потому что уже в пропасти побывал. От невесомости падения… Каспар пытался объяснить это Бекетову. Тот отнесся с уважением в память об Авроре, но усомнился в практической пользе такого дара. Ну и ладно, — подумал Каспар, я ведь не на рынке!

Еще как на рынке! — тараторили вывески и ценники. Но к этому пан Ярошевский относился спокойно: все в природе уравновешивается, в конце концов. И ему предначертаны заработки по делам его… А как иначе, ведь каждый день сам о себе позаботится. Все же и он не избежал отрыжки детских заблуждений о гарантиях по «выслуге лет» — если не о квартирах, дачах, машинах, скипетре и мантии, то о хлебе насущном.

7. Некоторые особенности немецкого порно

Из правил Сашеньки: «Если настаивают, чтобы ты что-то сделал быстро — ни в коем случае не делай этого. Но если не настаивают — тогда делай как можно быстрей!»

Настал день объясниться с Фелицией.

— Я могу высказать сразу свои выводы. А могу подводить к ним постепенно. Вам как больше нравится? — спросил Каспар, когда вместе с фрау Браун выходил с рождественской мессы из кирхи.

Такая преамбула обычно не сулит ничего хорошего, и Фелиция поправила воротник так, словно перекрестилась. Она колебалась. Ей не хотелось нарушать снежную благодать вечера. Ничто так не укрепляет веру в лучший исход, как святая ночь. Каспар понимал. Более того, испытывал тот же торжественный трепет. Все же наполовину он поляк, и генетические вибрации притягивали его к предновогодней версии рождества. Впрочем, плевать он хотел на конфессиональные и календарные тонкости: Иисус родился, и празднуем, сколько хотим! Он с удовольствием принял приглашение на мессу. У фелициного жениха заболела мама, посему он не смог составить компанию своей немецкой невесте. Каспар, правда, подозревал, что причина — в какой-нибудь гуманитарной студентке. Или в сотруднице оазиса Святой Моники. У Фелиции в штате числились одни молодые негодяки, как она их называла…

— Ну говорите же! — вдруг приказала насупившаяся лютеранка.

— Вам нужен мужчина, который своим авторитетом заместит Амалию. Тогда вы будете удовлетворены. А с Владимиром вы продолжаете вашу игру в «да, но». Ссылаясь на Амалию, вы не позволяйте себе из страха или по другим причинам…

— Да ньет никакой игры для мьеня! Я должна быть замуж! — топнула Фелиция ножкой по скрипучему снегу и расплакалась.

Это был долгий вечер. Фрау, конечно, давно поняла, к чему клонит ее несмышленный терапевт. Потому что она не дура, и все сама понимает. Да, одного тирана можно только заменить другим! Но неужели это все, что может сказать «глупый малчик»?! Каспар выдержал напор немки достойно. С необходимой долей сочувствия, — но не перебарщивая. Иначе он проиграл бы. Он теперь вместо Амалии — в роли виноватого за неудавшуюся фелицину жизнь. Только на подругу нельзя топать ножкой, а на него можно. И это — главный и единственный прогресс. Нарыв прорывается — щепки летят. Затронули и тему володиных измен — таких простительных и нечастых, что, право, они в пределах нормы…

— Да разве в них дело! Чем бы дитя ни тешилось, как говорят у нас, в России. Но вы не будете счастливы. Вы прогоните его, как Гюнтера, потому что он не победит Амалию!

— Но почьему ты так решил?! Ты его не знаешь, он может быть таким твердым… как это сказать… — строгим, да! — кричала фрау.

«Твердым… ну еще бы! Если бы он хоть иногда не становился твердым…» — ухмылялся про себя Кас. Беда с этой перезревшей девочкой, которая не желает знать, что скрытая пружина в ее игрушке заржавела!