Феррус Манус: Горгон Медузы

— Если такова ваша цель, господин, я буду прилагать все усилия к ее достижению, пока Вторая рота находится под моим командованием. Мне известно, что Фулгрим не преклонит колено ни перед кем, кроме вас. — Легионер поднял голову. Его кожа была темнее, чем у примарха-прародителя, а цвет глаз и волос напоминал о Терре прошлых веков, которая ныне жила лишь в генах и памяти древних созданий вроде Акурдуаны. Однако же Феррус увидел в лице воина отголоски совершенства Фениксийца. — Примите мою особую клятву.

Сознавая важность такого обета, Манус кивнул.

Удобнее устроившись на троне, он обратил взгляд своих диковинных глаз внутрь себя и обнаружил, что возвращается мыслями к последним воспоминаниям о еще одном брате, Хорусе. Горгон уже не мог представить Лунного Волка, любимца и правую руку отца, вне сияющего ореола Императора.

Луперкаль, не величайший из братьев, но и не худший, и, кроме того, найденный первым. Медузиец завидовал ему из-за этих важнейших лет. В сравнении с Хорусом он ощущал себя таким… смертным… И ненавидел это ощущение.

— Я так понимаю, ты знал моего отца, — сказал Горгон какое-то время спустя.

— Недолго, и не лучше, чем другие люди, — отозвался Акурдуана.

— Как бы Он поступил на нашем месте?

— Если бы кто-нибудь из нас мог ответить на этот вопрос, господин, нам не понадобился бы Император.

Капитан улыбнулся, Феррус — нет. Он редко улыбался.

6

Мало кто успел бы подготовить пир таких масштабов за четверо суток, но 2-я рота Детей Императора показала себя не хуже, чем во всех иных делах.

На стенах Учебного зала среди клановых знамен появились стяги с Аквилой Блистательной и флаги будущего Имперского Гардинаала, символы неизбежного триумфа грядущих дней. Штандарты, образующие красно-золотые и серебряно-черные клетчатые узоры, свисали с потолочных воздуховодов. Запахи, витавшие вокруг, говорили о тяжком труде полковых кашеваров и орденских сервов 52-й экспедиции, расположившихся в открытых кузнях нижних уровней. На конфорках, в тандырах[16], таджинах[17] и громадных печах индукционного нагрева булькали и брызгали маслом кушанья. Ароматы специй, применяемых в сотне кулинарных традиций на полудюжине планет, заглушали смрад войны и отбивали все мысли о ней.

Сама 2-я рота пользовалась услугами повара, закончившего одно из традиционных анатолийских училищ, ибо ее капитан обожал кухню своей родины. Космодесантники обладали тончайшим вкусом, поэтому даже слабейшее благоухание паприки и сумаха пробудило метко названный орган-летописец[18] Акурдуаны. Он отправился в головокружительное странствие по меметической спирали в закоулки памяти, к складам перца на склонах Босфорского ущелья и обратно.

Капитан не обладал талантом к стряпне, как и к другим занятиям, не связанным напрямую с военным делом. Впрочем, это не мешало ему упрямо продолжать кулинарные эксперименты даже после того, как их результаты привели в отчаяние половину III легиона. Напротив, то, что Император не наделил Акурдуану необходимыми умениями, только подталкивало его к дальнейшим попыткам.

А какой смысл добиваться успеха лишь в тех областях, для преуспевания в которых тебя создали?

Критически сдвинув брови, капитан провел толстым восковым карандашом по пластине для литографии. Еще во время предварительного изучения Весты аналитики Механикума обнаружили под слоем вечной мерзлоты залежи известняка, и его совершенство мгновенно поразило Акурдуану. Теперь на мольберте перед ним покоился фрагмент породы, вырезанный из коры планетоида и обработанный на станке.

В слоях воска на камне угадывались силуэты командиров X легиона, приглашенных на пир в честь будущей победы. Железные Руки пораженно смотрели на то, во что превратился их Учебный зал. Более крупные группы Детей Императора влекли воинов Мануса, введенных в состав их отделений, к лоткам с едой или клеткам для спаррингов. Другие фигуры Акурдуана умышленно поместил на второй план, только наметив мазками их эмоции и движения. Эти персонажи тоже имели важность для картины, но лишь как представители своих сообществ. Например, легионеры Тысячи Сынов или офицеры армейских полков из обеих экспедиций. На лицах людей отражались благоговейный страх и потрясение — чувства настолько сильные, что капитан глубоко страдал, пока воспроизводил их на известняке. Несомненно, Фулгриму, с его сверхчеловеческими способностями к сопереживанию, будет вдвойне тяжелее смотреть на такое.

Акурдуана вытер слезу, скатившуюся по медной коже щеки.

Следом он занялся участком с множеством персонажей в самом центре композиции. Капитан соскреб ногтем большого пальца немного воска и тщательно перерисовал фрагмент.

После чего зашипел от досады. Ему никак не удавалось верно передать суть Ферруса Мануса.