Ферсман

Не прошло и часа, как на другом берегу болота между скалами замелькали палатки и бараки. Совсем близко послышалась человеческая речь. И сразу развернулся Апатитовый городок.

Дома, люди, грохот взрывов… Оглушенные кипящей жизнью, мы застыли на месте. Вокруг сновали рабочие. Из бараков шли бурильщики, лошади везли камни. И опять рядом взрыв. Ветер рвет полотнища лозунгов. Нас ведут мимо сруба «Астрорадиопункт» в первый барак, где у телефона надрывается инженер.

— Алло! Апатитовый городок!

Нас окружает толпа мужественных, бородатых людей в полушубках. Они напирают на дощатый стол, перебивают друг друга.

— Что слышно в Москве? Какие новости в Ленинграде?

Черные бородищи… Но голоса подозрительно звонки. Кто-то зажигает лампу, и мигом происходит чудесное превращение.

Тут нет ни одного старика. Юношеские веселые лица. Они хохочут, заметив наше смущение, и по очереди представляются…

— Московский межевой институт…

— Московская горная академия…

— Институт удобрений…

— Ленинградский политехнический…»

…Еще не прошло и ста дней, как инженеры и студенты пришли в долину Лопарскую к подножью горы Кукисвумчорр.

Первому бараку, который они построили, не было восьмидесяти дней от роду.

Когда они пришли сюда, долина была так же пустынна, как и тогда, когда во мхах были найдены коренные выходы апатитов, когда была определена затем огромность их залегания; как и тогда, когда Ферсман безуспешно пытался протестовать против издевательски нищенских кредитов на экспедиционную работу, не подозревая в этом предательского удара кучки вредителей, отлично оценивших клад, скрытый в тундре, и решивших преградить стране путь к нему.

Но вопреки всему волею партии в пустынной долине засверкали белые пятна палаток и прогрохотали первые взрывы.

Взглянем же глазами очевидца на тусклое предутреннее солнце Хибин — солнце тысяча девятьсот двадцать девятого года. Оно алеет на сизом небе расплывчатым бронзовым пятном, огромное, похожее на раннюю луну.

По земле тянутся пышные волны тумана.

Где-то далеко, едва слышно проголосила сирена.

Кукисвумчорр, покрытый мхом, похож на линялую медвежью шкуру, изрезанную глубокими морщинами. На ней виден рой движущихся точек. Это люди, едва различимые в туманной дали. Еле заметен рой этих точек, рассеянных по пустынному и нескончаемому хребту. А все-таки они разнесут, разгрызут эту гору!

Тысячелетиями возвышалось над долиной это грандиозное, но недоступное чудище. Но вот люди осмелились, берут у него все, что им надо.

«То, что видит глаз, — читаем мы в корреспонденциях из Хибин, опубликованных в комсомольской газете, — в первую минуту просто непостижимо уму и сознанию. Кажется, один порыв ветра и вся эта легкая горсть смельчаков будет снесена… У подножья Кукисвумчорр а человек проникается гордостью за человека».

Что же делают люди на трехсотметровых склонах гор?

Они прокладывают узкие желобки, словно для стока воды. Из глубины каждого желобка они берут породу для лабораторных проб. В лаборатории эти пробы исследуют, выясняя качество минерала на различных высотах.

Это медленная, кропотливая, но совершенно необходимая работа.

Апатит лежит здесь местами прямо на поверхности — стоит содрать мох, и он под ногами. Но это ведь не поиски минералов для коллекции. Нужно Знать, на какое количество сырья может рассчитывать промышленность, когда она возникнет в этом диком крае. А она должна возникнуть! В это верит сейчас уже каждый лаборант, каждый бурильщик шпуров — отверстий, в которые закладывается взрывчатка. С помощью динамита разведочные канавы прокладываются в теле горы.

Свисток. Горняки рассыпаются по сторонам. Подрывник прокладывает к патрону огнепроводный шнур, поджигает его и быстро убегает. Две минуты горения шнура — две минуты жуткой тишины, и вдруг глухой удар, в небо летят глыбы камня и с грохотом осыпаются по горам. Горное эхо стонет в кольце гор. Рабочие быстро сходятся к вырванному в камнях углублению. А эхо все еще жалобно урчит, стихая вдали…

На дне проложенной взрывом канавы, в образцах породы, — в корнях, добытых бурильным станком с глубины в десятки, а затем и в сотню метров, — одна и та же картина. Зеленовато-серый хрупкий камень. Апатито-нефелиновая порода.

По всему склону апатит залегает неслыханно громадной толщей…

История Хибин хранит память о сотнях людей, покорявших своим самоотверженным трудом суровую природу. Скромные подвиги этих строителей, разведчиков, горняков-проводников и воплотителей достижений передовой науки в этих краях поражали воображение ученого. Одна из самых ярких фигур хибинской эпопеи — Григорий Пронченко, первый секретарь партячейки Хибин, непоколебимый энтузиаст, простой и в то же время большой советский человек.

Он давно погиб смертью храбрых, спасая людей поселка, засыпанного снежным обвалом. Он ушел в разведку на лыжах. Сорвавшаяся лавина погребла и его вместе с некоторыми другими смельчаками.

Пронченко нет, но живы его дневники, его горячие, непосредственные юношеские записи — они хранятся в Кировском музее. Стоит поднять их, развернуть — и они снова заговорят…