Ферсман

Мы пережили революцию, каковой мир еще не видел. Революцию, в огне которой трудовые и угнетенные массы созрели до высокой степени гражданского самосознания. И теперь эти массы ставят своей задачей построить в согласовании с последними выводами обществоведения новую организацию человеческого общежития. Естественно, что в этом строительстве огромное участие должна принять общесоюзная Академия наук. И мне кажется, что ее лозунгом должно быть: «Наука — для масс, для трудового человечества».

И, словно отвечая на невысказанные раздумья какой-то части зала, Калинин продолжал:

— Не будет ли это принижением научной мысли, Fie поведет ли это к замене абстрактного мышления исключительно прикладными науками?

Ферсман даже вздрогнул слегка, услышав этот вопрос, так прямо, так резко откликавшийся на все его сомнения.

— Нет, — Калинин пристукнул рукой по кафедре, — мы не стремимся к этому, наоборот, мы ставим задачей могущественное развитие абстрактных наук и теоретических изысканий.

Мы понимаем, что абстрактнейшие, теоретические изыскания могут являться и глубоко захватывающими кровные интересы масс. Мы только хотим сказать, что гениальные открытия величайшего мудреца на необитаемом острове теряют для человечества всякую цену. Значит, говорить, что наука имеет ценность сама по себе, — неправильная мысль. Всякая новая мысль имеет постольку ценность, поскольку она может быть сохранена для потомства и поскольку ее восприняли и использовали в своих интересах массы. Недаром величайший защитник науки Владимир Ильич Ленин всю жизнь свои мысли излагал так, чтобы они могли быть восприняты массами…[49]

В зале стало жарко от киноюпитеров. Зачитав приветствие, Калинин покинул трибуну. Ферсман вышел на воздух и быстрыми шагами пошел вдоль набережной. Он никогда не мог усидеть на месте, когда поток новых мыслей врывался в сознание.

«Наука нужна рабочему классу». В этом у Ферсмана не было никаких сомнений. Перед его умственным взором проходили сотни примеров внимательнейшей заботы и чуткого делового участия новой власти в судьбах науки. А какая широта требовательности! Он знал наизусть каждую букву замечательного ленинского наброска плана работ Академии наук, который не только ему, но и многим его товарищам впервые открыл всю значительность той роли, которую Советское правительство отводило науке. Оно, несомненно, стремилось опереться на ученых. Но ленинский документ говорил и о другом — о том, что науке нужна пролетарская революция. С этой мыслью, которую заострил в своем выступлении Калинин, сразу было освоиться трудно. До сих пор среди ученых бытовал живучий предрассудок, будто бы рост и дальнейшее развитие науки сами по себе могут разрешить все проблемы, все проклятые социальные вопросы, которые мучают человечество. Однако какой огромный природный ум, какое знание обстановки проявились в этом прямом, откровенном разговоре! Ферсман шел, подставляя грудь порывам свежего, колючего ветерка, налетавшего со стороны гавани. Нева тревожно перекатывала взлохмаченные сероватые волны.

Можно ли назвать предчувствием то смутное ощущение больших перемен, то неспокойное чувство ожидания нового — прежде всего от самого себя! — которое невольно овладевает людьми на большом историческом перепутье?

Через несколько лет, в лихорадящем от инфляции больном Берлине, в парализованной кризисом безработной Скандинавии Ферсман вспоминал и этот вечер, и неспокойные волны Невы, и свежий ветер, бивший в лицо. Ему предстояло увидеть лаборатории, в которых едва тлело бледное пламя науки. Он увидел выдающихся исследователей, вынужденных чуть ли не рекламными трюками зарабатывать на оборудование для своих лабораторий… В том, зарубежном мире пытливость — необходимейшее условие развития познания — все в большей степени сменялась разочарованием в силе познающего разума, мистика спешила на смену бесстрашному научному анализу… Только через несколько лет в разительных сравнениях в пользу родной земли и науки Ферсман в полной мере оценил железную справедливость и второй части формулы, которую так просто и в то же время твердо произнес «всесоюзный староста», президент государства рабочих и крестьян от имени многомиллионных масс: и науке нужна революция!

***

Наступила осень. Уставший от праздничной суеты юбилея, Ферсман снова очутился в поезде, уносившем его на юг. Иные коллеги спрашивали, зачем его снова неведомая сила влечет в эту ужасающую жару, тем более, что однажды уже пострадал от нее (во время списанного выше путешествия Ферсман заболел тропической амебой, что принесло ему много тягот).